Роль проштрафившегося физрука: почему не стоит ждать возвращения России в G7
Историю отношений России и G7 можно уподобить многоактной пьесе с лихо закрученной интригой, пышными декорациями, множеством ярких действующих лиц и неожиданными сюжетными поворотами.
Объективно такая пьеса потянула бы на эпическую трагедию или, на худой конец, на душещипательную мелодраму. Но лично у меня злоключения «семерки», так и не ставшей полноценной «восьмеркой» ассоциируются с известкой комедией Мольера «Мещанин во дворянстве».
Эта комедия повествует о французском буржуа XVII века господине Журдене, страстно мечтающем пробиться в дворянское общество. Навязчивой идеей простака Журдена пользуются все, кому не лень, включая прихлебателей из числа обедневших аристократов, многочисленных учителей «светской жизни» и даже ближайших родственников героя. Мечта мещанина Журдена в конце концов почти сбывается: в ходе пышной и сложной церемонии его посвящают в мнимый турецкий дворянский сан мамамуши. Церемония посвящения разумеется, оказывается сплошным обманом и полным надувательством.
Возьму на себя смелость утверждать, что, подобно господину Журдену, так и не превратившемуся в настоящего дворянина, Россия, даже после формального вхождения в G7 в 1998 году, так и не стала полноправным членом этой группы. Часть вопросов – особенно в сфере экономики и финансов – по-прежнему обсуждалась в формате «семерки», а на ежегодных саммитах G8 Россия чаще, чем какой-либо другой участник этого клуба, становилась объектом критики и менторских назиданий. Взаимные обиды, фрустрации и претензии копились долгие годы, и печальная развязка 2014 г. была если не исторической неизбежностью, то, во всяком случае, вполне предсказуемым финалом затянувшейся пьесы.
Когда в уже далеком 1992 г. президент Борис Ельцин впервые сделал заявку на членство России в G7, никаких альтернативных объединений, куда Москва могла бы попытаться втиснуться, в мире просто не было. Такие структуры как G20, БРИКС или ШОС не существовали даже в проектах, членство России в НАТО и Евросоюзе уже тогда выглядело нереальным. А потому вхождение в «семерку» не только преследовало ситуативные задачи (доступ к финансовой и технической помощи Запада, реструктуризация советских долгов, борьба с дискриминацией российских товаров), но также имело символическое политическое значение (своего рода компенсация утраты Москвой ее былого «сверхдержавного» статуса).
Западная «семерка» также ставила перед собой вполне конкретные ситуативные цели – ускоренное сворачивание военного присутствия Москвы в Центральной Европе и в Балтии, предотвращение утечек советских ядерных технологий, закрепление итогов экономических реформ начала 90-х гг. Но для лидеров Запада, как и для российского руководства, политические соображения играли далеко не последнюю роль – интеграция России должна была подтвердить глобальные устремления «семерки» и универсализм западных ценностей. Любопытно, что задача включения в «семерку» Китая или даже Индии как «самой большой демократии мира» никогда не ставилась членам G7 в практической плоскости – Россия явно рассматривалась в качестве предпочтительного, если вообще не единственного кандидата на вступление.