От угрюмого бати до заботливого родителя: как за последние годы трансформировался образ отца в российском кино
В последние несколько лет в отечественной киноиндустрии произошло немало перемен, как хороших, так и не очень. В российском кино значительно трансформировался образ отца. Эта эволюция главной мужской фигуры в жизни любого ребенка длится давно, но сейчас, кажется, окончательно сформировалась. На примере самых заметных проектов последних лет кинокритик Елена Зархина исследует трансформацию образа экранного родителя.
Отец
«Люк, я твой отец» (на самом деле фраза звучит так: «Люк, я отец»), — произнес когда-то Дарт Вейдер Люку Скайуокеру, и это признание стало символом ужаса. Потому что вожделенным родителем протагониста оказывался не просто злодей, а главный противник героя Марка Хэмилла. А еще термин «отец» в кино крепко ассоциируется с «Крестным отцом» Фрэнсиса Форда Копполы — гангстерской сагой о семье, власти, насилии и предательстве. Крестный отец мафии в исполнении Марлона Брандо был почти античной фигурой бога на земле: он отличался обостренным чувством справедливости, но и неконтролируемой жестокостью; мог поощрять своим расположением и покровительством, но не выносил тех, кто посмел его ослушаться.
Эта ролевая модель крепкого духом мужчины, который словно бы действовал во имя семьи, воспитала не одно поколение зрителей. Но так ли идеален был Вито Корлеоне в образе родителя? Он был хорошим отцом мафии, но неважным папой. В первую очередь потому, что в детях видел лишь преемников и оценивал по тому, насколько они отвечали его высоким критериям хорошего сына. А за дочь, регулярно избиваемую собственным мужем, заступиться отказывался, чем провоцировал новую трагедию.
Если же экстраполировать этот образ не только на криминальные истории о преступных разборках, подобный образ отца прослеживался и в проектах других жанров. Раньше отец на экране был отсутствующим либо буквально (ушел из семьи, умер), либо эмоционально: никак не взаимодействовал с детьми, напоминал ветхозаветного бога — беспощадного, карающего, грубого. Его расположение нужно было заслужить, оно не было само собой разумеющимся по праву крови.
Этот экранный образ все еще встречается в отечественном кино, хоть и значительно реже. Например, в сериале «На автомате!» отца нет, есть только мама. А в другом свежем проекте, драмеди «Она такая классная», отец либо физически отсутствует, либо он источник угрозы. Любопытно, что в чем-то схожую роль родителя-вредителя Павел Майков исполнил не только в «Она такая классная», но и в драме «Танцуй, Селедка!» Александры Лупашко. Только в последней он уже после своей смерти наведывался к травмированной им же дочери (Саша Бортич), чтобы попытаться наладить с ней связь хотя бы с того света. И на примере этих двух кардинально разных подходов к настраиванию отцовско-детских отношений лучше всего заметна эволюция образа.
Хотя в числе первых этот новый облик родителя еще 20 лет назад представил Александр Сокуров. Если в 1997 году он выпустил нежнейшую кинопритчу «Мать и сын» про необъятность сыновьей любви к больной матери, в 2003-м вышла вторая часть его родительской дилогии — «Отец и сын», выигравшая приз ФИПРЕССИ Каннского кинофестиваля. Это было неожиданное и новое восприятие фигуры отца, который мог быть мягким, чутким, заботливым и не скрывающим своих эмоций.
По-особенному он воспринимался на фоне того же «Возвращения» Андрея Звягинцева, покорявшего в то же время кинофестиваль в Венеции. Это был перенесенный в современность библейский миф о Боге-Отце, который любит грубо, воспитывает жестко и не прощает ошибок. В фильмографии Звягинцева данный мужской образ сохранится вплоть до последней на данный момент его работы — «Нелюбви». Правда, там мужской характер обретает новое губительное качество — равнодушие. И лишь в «Елене» более мягкий и бескорыстный отец в исполнении Андрея Смирнова выглядел больше человеком, чем беспощадная матрона Елена, сыгранная Надеждой Маркиной.