Сьюзен Таубес «Развод». Впервые на русском
Исповедальный роман венгеро-американской писательницы, философа, религиоведа Сьюзен Таубес, утонувшей в Атлантическом океане через неделю после выхода книги в свет и так и не узнавшей, что спустя пятьдесят лет «Развод» найдет своих благодарных читателей и даже будет включен в список великих американских романов, по версии журнала The Atlantic. «Сноб» публикует начало книги, выходящей в октябре в издательстве «Подписные издания» в переводе Юлии Полещук с предисловием Оксаны Васякиной.
Она с огромным трудом открывает глаза, но комната не та; потом она торопливо шагает по людной улице мимо фешенебельных магазинов, витрины Вандомской площади манят ее, циферблаты наручных часов плоские, как монеты; но она знает, что это неправда, она лежит в комнате на кровати и понимает, что нужно открыть глаза. Она то открывает, то закрывает глаза, на этот раз в постели, она узнает эту комнату, свет высокого этажа, возле реки Гудзон. Но глаза ее закрываются сами собой: стоит моргнуть, и комната изменяется, окно то здесь, то там, чернота застилает обзор. Теперь она различает очертания мужчины, вспоминает раздирающую боль, ее тело к такому оказалось не готово — это ее любовник? — он стоит в пальто возле ее кровати, наверное, я кричала как дикая, думает она, интересно, слышал ли он мой горячечный бред и как я изрыгала проклятия, когда закипела кровь. Если и слышал, притворяется, что не слышал, из доброты ли, из равнодушия, потому что предпочитает не верить тому, что видел и слышал. Он хочет запомнить ее величественной и красивой.
Она заговаривает, но она уже далеко, голос ее так слаб, речь удивительно плавная и быстрая. Она смеется. Никогда еще она так не смеялась. Очертания мужчины расплываются, темная вялая масса покачивается слегка, она видит его белые ступни — он повесился!
Разумеется, Софи Блайнд в это не верит, ведь, как известно, чтоб испугаться чего-то, необязательно в это верить: она изучала философию, эпистемологию, публиковала статьи по вопросам верификации. К тому же сейчас она ничего не видит. Может быть, самолет накренился и пальто на вешалке покачнулось. Или это стробоскопический эффект.
Боль повысилась, буквально взмыла. Поначалу Софи не видела. Что это за белая ласка? Бог мягчайшей кистью рисовал мир на ее сетчатке, звезды, летящий снег, лепестки, ряды каштанов в цвету, каждый листик щекочет зелено. Никогда еще она так не смеялась. Но и в это верить не след. Необязательно верить в то, что приводит тебя в восторг.
Она в комнате на кровати, Софи Блайнд цеплялась за эту знакомую мысль, пока ей снился нелепейший сон.
Да сон ли это?
Она в комнате, пишет. Но вот незадача: все страницы блокнота уже полнятся словами на чужом языке. Она садится в кровати. Комната ей незнакома, высокий потолок, мраморный умывальник с кувшином, платяной шкаф, что-то французское, провинциальное — номер в старомодном отеле первого класса на нормандском морском курорте. Явно сон, потому что ей вспоминается промышленник из Милана, они мчались по побережью Амальфи на его «альфа-ромео» — вот вам дата и место; но что же с ним стало? Надобно всё записать — быстро, пока он не пришел, — на кружевной бумажной салфетке, что лежит на подносе с завтраком. Комната снова переменилась, но Софи уже привыкла. Она