Сами свои
В прокат вышел фильм «Жили-были» Эдуарда Парри. За классическим деревенским сюжетом обозреватель «Огонька» увидел мощное социальное высказывание
Четверо, а затем трое оставшихся жителей глухой, заброшенной деревни, к тому же отгороженной от цивилизации рекой. Вдова, двое бобылей, но нет, это даже не про стариковский любовный треугольник, как пишут в синопсисе. Фильм «Жили-были», название которого, кажется, намеренно приглушено, и сам — как одинокое строение посреди российского киноболота. Прямых аналогов не наблюдется, разве что недавний «Карп отмороженный». Что же, к какой традиции нам это отнести?.. По размышлении корни жанра обнаруживаешь в позднесоветских телеспектаклях 1980-х годов, причем не столичных, а тех, что делали, скажем, на ленинградском телевидении («Жили-были», кстати, снимали в Ленинградской области). Нечто камерное, локальное, где, собственно, вся интрига не в сюжете, а в диалогах, в таланте актеров изображать какие-то тонкие черточки в настроении, с юмором и некоторым трагизмом. Про стариковскую жизнь там тоже было — вдохновленное, конечно, знаменитым додинским спектаклем «Братья и сестры» по Федору Абрамову 1985 года; но дело происходило уже в современном колхозе. Время от времени там появлялся взъерошенный зампредсельсовета, каждый раз с грохотом задевающий в прихожей пустое ведро, с криком: «Хозяева, помощь какая нужна?» Конечно, жизнь колхозная в любом случае не сахар, не то что в городе, куда уехали молодые; но в целом — в целом старики еще ничего, бодрые, ого-го, это становилось понятно к концу. По правилам игры того времени все заканчивалось воспоминаниями о войне. «Вот тут — мы, а тут — немцы, а слева, гляжу, танк на меня идет…»: война оказывалась всегда универсальным моральным мерилом, и все трудности на фоне пережитого под Ржевом или Вязьмой оказывались ничтожными, а медали, надеваемые по праздникам, подтверждали правильность прожитой жизни.
Прошло 30 лет, и из этой классической истории словно бы вынули стержень: никаких Ржева и Вязьмы в анамнезе у нынешних стариков быть, конечно, не может, и выясняется, что новых универсальных ценностей тоже не накопилось. Авторы и не делают из этого тайны. Когда герой (Федор Добронравов), идя свататься, надевает единственный пиджак с медалями и затем по-чеховски корит себя за эту нелепость, что «вырядился», он испытывает неловкость в том числе и за то, что медали эти — какие-нибудь, скажем, советские, «за рационализаторство» — давно потеряли всякую ценность в глазах окружающих. В деревне постоянно падает напряжение, а то и вовсе отключается электричество; мобильная связь работает, только если забраться повыше, на крышу заброшенной автобусной остановки.