Оскорбленные сочувствием
Нам, миру, хотели сообщить, что родился великий американский роман и великая писательница из США, Джанин Камминс. Но получилось нечто иное
«Американская грязь» — это название романа, который должен был вызвать в США бурю, и вызвал ее, но не ту, что ожидалось. А еще так, американской грязью, называют в Мексике наркотики, и книга о них. Точнее, о том, как наркокартель в Акапулько расстрелял всю семью разоблачителя-журналиста, но уцелели его жена и восьмилетний сын, которые отправились в долгое путешествие в США в качестве нелегалов. Роман-погоня, роман-бегство, триллер…
«Американская грязь» с самого начала задумывалась не совсем как литература, она скорее должна была стать морально-политическим высказыванием. В итоге, как говорила создательница и сокрушительница литературных авторитетов Гертруда Стайн, «это не та книга, которую можно легко отбросить в сторону — ее надо швырять с немалой силой».
Камминс в послесловии вполне искренне признается в цели и смысле своей работы — она потратила годы, общаясь с мексиканскими эмигрантами, легальными и нелегальными, и в итоге хотела сказать — и сказала — одну простую вещь: «они ведь люди». Их жалко, жизнь (и другие люди) поступила с ними ужасно. И вот нам, читателям, страница за страницей описывают то, как ужасно поступает жизнь с мексиканскими эмигрантами: в самой Мексике, потом в караванах нелегалов, наконец, на территории США. И ужас все тянется и тянется, и читатель начинает подозревать (совершенно справедливо), что так будет до последней страницы.
И ладно еще Джанин была бы плохим мастером стиля. Но она великолепна, она блестяще работает с деталями и атмосферой, а тут еще выясняется, что восьмилетний мальчик — вундеркинд и вообще прелесть; и так на нашу жалость давят и давят без пощады (а когда такую книгу пишет действительно талантливый автор, то все еще хуже).
Знаете, что это напоминает? Давнюю российскую литературную традицию, названную затем критическим реализмом. Радищев — Некрасов — Лев Толстой, но и Леонид Андреев, да, собственно, и за пределами российских границ эта традиция известна: Эмиль Золя, Теодор Драйзер и еще много-много других. И все повествуют о чудовищной несправедливости жизни, о том, что оскорбленные и униженные — «ониведьлюди». Каждая такая книга ставит целью бить читателя (за его же деньги) по голове, пока тот не упадет под грузом ужасов, но и — это главное — пока не устыдится.