Непроверяемое доверие
Со времени первых демократических выборов (в 1989 году избирали делегатов на I съезд народных депутатов) прошло 30 лет. Тогда начинающим политикам доверяли и на них надеялись, теперь между властью и обществом кризис доверия, которым озабочены все — от администрации президента до социологов
У российской представительной демократии проблемы на уровне самоназвания: всем ее участникам сложно друг друга представить. Сложности за прошедшие 30 лет, по свидетельствам вовлеченных, неизмеримо возросли. Пока народ не понимает, откуда у него взялись такие слуги, чиновники и депутаты все хуже осознают, кем им приходится управлять. Новые соцопросы, глубокие зондажи общественного мнения и услуги политконсультантов не помогают: настроения россиян во многом остаются загадкой, предсказывать «бунты» избирателей не получается, аккуратно продумывать сложные реформы не научились. Все эти выводы озвучивались и на недавней Грушинской конференции социологов, и на мартовском Конгрессе Российской ассоциации политических консультантов (РАПК).
Ну а главная проблема — падение доверия к выстроенной системе: с ее партиями, принципами управления и харизмой власти. Если еще три года назад замеры социологов показывали, что конфликт между властью и народом в России считают самым острым 32 процента опрошенных, то сегодня такие взгляды разделяют уже 45 процентов россиян. Граждане и управленцы идут на рекорд взаимного отчуждения — безо всяких революций, стабильно. Видимо, ввиду таких проблем даже заметный юбилей — 30-летие первых демократических выборов народных депутатов — затушевывается: история тех событий так и не обрела своей «бронзовой версии» и не стала предметом массовой народной ностальгии. Всерьез апеллировать к опыту 30-летней давности будто никому не интересно, настолько он далек и не привязан к нашей действительности.
— В России конкуренция на политическом рынке возникла раньше, чем на товарном: маркетинговых исследований еще не существовало, а рейтинги политиков уже пользовались спросом,— рассуждает Леонтий Бызов, ведущий научный сотрудник Института социологии РАН.— Я даже помню момент, когда впервые стал применять слово «рейтинг» на рубеже 1989–1990 годов, заимствовав его из шахматной лексики. Тогда это было в новинку. Сейчас это слово почти ничего не значит: когда ты спрашиваешь людей о том, что для них неважно (вроде ситуации в российской политике), то и ценность полученных ответов оказывается мала.
Сегодня, по замечаниям участников процесса, идущий вниз рейтинг политического деятеля будет иметь последствия скорее не для него самого, а для настроений россиян, которые потребуется либо изменить, либо затушевать, подумав над формулировкой вопроса.
— В каких случаях власть интересуется общественным мнением? — рассуждал на круглом столе в «Никколо-М» Григорий Кертман, ведущий аналитик ФОМ.— Изучать, как воспринимаются месседжи и имиджи тех или иных политиков, неблагодарное дело, потому что внятных имиджей и месседжей (не то что программ) фактически нет. Поэтому задача социолога сводится к тому, чтобы предсказать возможность электорального бунта, как в Хабаровске. Или, симметрично, определить градус лояльности на местах. В каком-то смысле это ужасно, но это учит нас работать с проблемным фоном, изучать «социальную атмосферу», что может пригодиться, когда политическая конкуренция снова станет реальностью.
Общественное мнение, превратившееся в погодное явление, и социологи, все чаще понимаемые как придворные метеорологи или астрологи,— тоже своеобразный итог минувшего 30-летия. Глава департамента администрации президента РФ, отвечающего за работу с экспертными организациями, Евгений Михайленко такому положению дел скорее рад: если раньше социологи, выполняя госзаказы, стремились сами предложить администрации свои вопросы, то сегодня, по словам чиновника, «взаимодействие настолько плотное, что такого не происходит: темы выбираются совместно и превращаются в формулировки». Почему-то предполагается, что именно такой механизм работы обеспечивает точность взгляда и адекватность социальных прогнозов. Как признался Михайленко, «без ложной скромности скажу, мы не видим недостатков в нашей системе мониторинга общественного мнения».