Культурный спецназ
В Нагорном Карабахе Россия продолжает миссию вооруженной охраны исторического наследия, начатую в Сирии. Других защитников, похоже, не будет.
С тех пор, как 13 ноября 2020 года отряд российских миротворцев взял под охрану средневековый армянский монастырь Дадиванк в Нагорном Карабахе, стало ясно: Москва — при всей немыслимой сложности урегулирования вооруженного конфликта — помнит и заботится не только о разведении воюющих сторон и возвращении беженцев. Но и о сохранении культурного наследия в регионе.
Сохранение и охрана
Более того, Россия делает на этом отчетливый акцент, обозначая проблему сохранения наследия Карабаха как одну из ключевых.
14 ноября, когда российский флаг уже развевался над Дадиванком, президент РФ Владимир Путин, беседуя с главой Азербайджана Ильхамом Алиевым, обратил его внимание, что в районах, которые в соответствии с трехсторонним Заявлением по Нагорному Карабаху возвращаются Азербайджану, расположены христианские храмы и монастыри, а также подчеркнул важность обеспечения сохранности и нормальной церковной жизнедеятельности этих святынь. И получил заверение, что «именно в таком ключе будет действовать азербайджанская сторона».
Выступив единоличным политическим примирителем воюющих сторон, Россия сразу же известила мир: сохранять наследие в Карабахе она считает необходимым с участием международных структур, в первую очередь ЮНЕСКО. 12 ноября министр иностранных дел РФ Сергей Лавров заявил: «Мы, конечно же, будем привлекать ЮНЕСКО к тому, чтобы символы культурного наследия (в Нагорном Карабахе.— „О“) восстанавливать и обеспечивать уважительное к ним отношение». 17 ноября глава МИДа вернулся к этой теме на переговорах с президентом Международного комитета Красного Креста Петером Маурером, подчеркнув, что «в Нагорном Карабахе остро стоят также задачи сохранения культурного наследия. И здесь свою роль могло бы сыграть ЮНЕСКО».
В ЮНЕСКО, согласно сообщениям ин‑ формационных агентств, в курсе российских предложений об участии в восстановлении памятников Нагорного Карабаха и даже их обсуждают. Но никакого внятного ответа пока что не прозвучало.
Отметим при этом, что сохранение и восстановление памятников (в том числе и по российскому законодательству) — это одно, а вот их охрана, в том числе от вандальных посягательств,— совсем другое. Боюсь, в этом последнем пункте у России союзники будут традиционные — армия и флот. Других реальных защитников не будет. Каковы же шансы?
«Старший сказал защищать»
Монастырь Дадиванк, взятый под охрану российскими миротворцами, находится в Кельбаджарском районе, который первоначально, в соответствии с трехсторонним Заявлением, должны были передать азербайджанской стороне 15 ноября (затем дату сдвинули на 25‑е). В обители уже организовали «прощальную службу», а настоятель собирался выкапывать и вывозить в Армению древние хачкары (каменные стелы с крестами, характерный «малый жанр» средневековой армянской архитектуры), но теперь отказался от такого намерения. Монахи не покинули монастырь, службы продолжаются. Офицер российских миротворцев, боевая машина которых стоит перед монастырскими воротами, очень внятно и лаконично обрисовал ситуацию представителю прессы: «Старший сказал христиан защищать».
Неясно пока, на какой срок этот пост установлен. Столь же неясно, появятся ли аналогичные посты у аналогичных ценнейших объектов наследия в других районах, передаваемых в ноябре 2020 года Азербайджану.
Тем не менее, как мне кажется, в эти дни даже тем людям, которые далеки от проблем сохранения культурного наследия, отчетливо становятся ясны три связанные с ним истины.
Во-первых, оно пронзительно хрупко и уязвимо. Даже в нашей невоенной повседневности, в потоке сообщений о строительстве, благоустройстве и об обустройстве городской жизни и общественных пространств ежедневно приходят вести о разрушении старинных зданий, об искажении исторических видов, о застройке усадебных панорам и т.д. А что уж говорить о регионах военного противостояния, зонах межнациональных или межрелигиозных конфликтов?!
Во-вторых, оно предельно важно. Ведь исторические памятники ценятся народами отнюдь не только как объекты искусства или достопримечательности. Они потому и памятники, что наглядно демонстрируют, овеществляют в себе историческую память, отмечают — не хуже пограничных знаков — территории бытования различных культур и цивилизаций. Поэтому, замечу на полях, истребление собственного культурного наследия ради сиюминутных выгод или достижений комфорта, которое мы никак не можем остановить в России, есть форма медленного самоубийства государства и общества.
А третье есть вывод из первого и второго. Наследие уязвимо, потому что оно важно. Особенно в зонах территориальных и иных конфликтов. Истребить, перелицевать, присвоить, унизить «чужое» наследие — во все времена было верным способом доказать себе и всем остальным свои права (в том числе и на территорию), свои преимущества и приоритеты. Поэтому собор Святой Софии в Константинополе стал после 1453 года мечетью в Стамбуле. Поэтому афинский Парфенон побывал в своей истории и мечетью, и христианским храмом, и каменоломней. Поэтому другая София, в Полоцке, обратилась некогда в католический собор, а в Западном крае Российской империи в XIX веке католические костелы переделывали в православные храмы. Поэтому же в большевистской Москве 1930‑х Антирелигиозный музей находился в закрытом (а впоследствии снесенном) Страстном монастыре, а Дворец пролетарской культуры нужно было построить непременно на месте взорванного Симонова монастыря (об этом мы писали в «Огоньке» в № 7 за 2019 год). Потому же Владимир Святой и Ярослав Мудрый объявлены в современном Киеве украинскими государственными деятелями, а «тризуб» Рюриковичей, который археологи находили и в Старой Ладоге, и в Ивановской и Ярославской областях, стал — с тем же основанием — украинским гербом…