Чужие берега
«Русский исход» и живая память
Бунин, Мережковский, Тэффи, Тарковский, Виктор Некрасов, Зинаида Серебрякова, Лифарь, Галич, Зинаида Гиппиус, Рудольф Нуреев, Петр Струве — что объединяет эти столь разные имена, кроме того, что вы их всех, я убежден, знаете?
Что объединяет этих людей, которые, без сомнения, являются гордостью России, гигантами философии, литературы, кино, социологии, балета? За каждым из них огромная, богатая событиями, успехами жизнь. У каждого великие таланты.
Все они похоронены на одном кладбище.
Думали ли они когда-нибудь, эти деятели Серебряного века, эти женщины, полные юмора (Тэффи), поэтического сарказма (Зинаида Гиппиус) или озорного таланта портретиста, как Зинаида Серебрякова, что однажды они встретятся вот здесь?
К большому моему сожалению, далеко от родины.
Самое большое кладбище наших соотечественников за границей расположено всего в нескольких десятках километров на юг от Парижа. В солнечный ноябрьский день бездонной французской осени, где высокие золотые березы соседствуют с магнолиями и даже нередкими пальмами, я приехал в городок Сент-Женевьев-де-Буа. Строгие правительственные меры против ковида сделали улицы городка безлюдными, открыты только продовольственные магазины и аптеки. Но все необходимые декорации на месте: и старинный замок с голубятней, и нарядная мэрия, и масса цветов. Впрочем, здесь, однако, правит русский дух так, как нигде больше во Франции.
Русское кладбище возникло благодаря стараниям княгини Веры Мещерской, которая в 1927 году открыла Русский дом — прибежище престарелых и больных соотечественников. Этот просторный дом с красивым садом и замечательной православной часовней до сих пор существует, в нем и сейчас живут 80 постояльцев. Я знакомлюсь с его моложавым директором Николаем Ивановичем де Буаю (так на визитной карточке, ну а на самом деле для друзей и знакомых он Николя), у него русские корни, у нас много общих знакомых.
Это помогает быстро найти и общий язык. Обычно сюда пускают с трудом. Или вообще не пускают. Но на этот раз двери гостеприимно открыты.
Николя проводит меня через гостиные залы, увешанные портретами русских царей, меблированные отчасти прекрасной мебелью начала прошлого века. А вот бюст гордо, с вызовом смотрящего в будущее (которого не случилось, возможно, и по его вине) Николая Второго. Тут же рядом его орлиный трон, на котором он восседал на открытии в центре Парижа, наверное, самого величественного моста через Сену — моста Александра Третьего. Все трое царственных Александров собраны портретами в одной комнате. Один — мистический романтик, другой — освободитель, третий — гаситель идей второго (зачем в честь него назвали мост в демократической Франции?). Такие они разные, такие одинаковые…
Николя показывает большой, сложенный, как ветхое полотенце, со множеством печатей и виз заграничный дореволюционный паспорт Веры Мещерской — а вот и последний штамп распадающейся имперской России — Батуми. Дальше — прыжок в неизвестное. Княгиня с решительным лицом на паспортной фотографии в окружении детей. Удивительный семейный паспорт.
Мы пьем чай в тихой столовой. Ностальгический разговор сменяется деловым. Руководитель русского центра науки и культуры в Париже, он же советник посольства, Константин Волков, делится соображениями насчет ближайшего радикального преобразования легендарного русского кладбища Сент-Женевьев-де-Буа.
Что значит преобразование?
Речь идет о том, чтобы не только привести в порядок безымянные могилы, поросшие дикими кустами и травой, но и реставрировать надгробья малоизвестных, известных и даже знаменитых на всю нашу страну деятелей культуры, а также солдат и офицеров Белой армии. Я с сочувствием смотрю на Волкова. Его идея «оживить» могилы подробными сведениями (если возможно) о их обитателях, составить малую энциклопедию населения кладбища в помощь русским туристам и ценителям русской культуры нуждается во всесторонней поддержке — и он, я надеюсь, добьется успеха уже в недалеком будущем.
На русском кладбище есть и французские захоронения. Возможно, в будущем они станут преобладающими. Пока же шеренга русских аллей, православных крестов уходит в небо впечатляющими рядами.
Но есть большое неравенство могил. Это, конечно, видно на всяком кладбище, но в этом ухоженном кладбищенском парке с аллеями, названными в честь разных пород деревьев, обижаешься за неухоженных покойников.
В стране, где лозунг «Свобода, равенство, братство» считается идейной аксиомой, странно видеть, что даже в среде мертвецов этот принцип отнюдь не всегда соблюдается.
Свобода лежать на этом кладбище — грустная свобода для наших соотечественников. Уверен, что большинство предпочло бы жить и умереть на родине. Это уже не свобода, а жесткая историческая необходимость. Братство — ну это скорее всего военное братство, это ряды одинаковых белых крестов солдат и офицеров, известных по названиям их полков, ну, например, дроздовцы. Все остальные скорее вкусили тот принцип ложного братства, который накрыл Россию, когда в основном безграмотная масса отправила недобитых грамотеев вон из страны.