Устаревшая модель
Руслан
С утра Руслан, как всегда, зашёл в гостевой домик. К маме.
И, как всегда, его окутало облако чужих чувств и эмоций. Обида, непонимание, ставшие уже хроническими, раздражение из-за того, что поздно пришёл и быстро уйдёт, неуверенная радость, что всё-таки сейчас он здесь, робкая трепещущая нежность на задворках этого всего.
Руслан старательно сосредоточился на последнем чувстве. На чистой, незамутнённой материнской нежности. Вдохнул её, как струю свежего ветра, изо всех сил не замечая душного облака. И тонкая струя словно бы разрослась, окутала с головы до ног. Руслан закрыл глаза и на долгое мгновение провалился в детство, в собственный звонкий смех, в материнские объятия, в то время, когда их ещё ничто не разделяло…
Он бы мог сказать, что приходит сюда только ради неё — этой чистой струи материнской нежности, но — нет… Не только. Кто-то мог бы съязвить, что его сюда приводил чип. И сел бы в лужу. Чип, конечно, давил на совесть: мол, раз уж мама не уехала, выполняй сыновний долг, но…
Он приходил к матери каждое утро просто потому, что она — мать. По той же причине Руслан никогда не хотел, чтобы мама переезжала в квартал нечипированных. Хотя сам же и предлагал ей это несколько раз. Там ей было бы легче. Там она была бы среди своих.
Однако ответ был всегда неизменным: «Может, я и устаревшая модель человечества, не доросла духовно до чипа, но знаю одно: место матери и бабушки рядом с сыном и внучкой!» Мила рассудила иначе.
Её показатели были самыми низкими в семье. И она не выдержала.
Поначалу, когда Руслана чипировали, а её — нет, супруги решили, что справятся. Подумаешь, он станет чувствовать капельку больше её! У него и самого эмпатичные показатели были на пределе. Окажись они чуточку ниже — не видать ему чипа как своих ушей. В принципе, с такими показателями он мог бы и отказаться от операции. Переехали бы всей семьёй в квартал Устаревших Моделей, тем более что технически тот был совсем не устаревшим, но… Заела всё-таки гордость: единственный в семье оказался достоин!
Поначалу они справлялись. Поначалу он старался не демонстрировать усиленные чипом способности. К тому же родилась дочь — маленькая Ангелина. Возникла даже надежда, что и Милины показатели подрастут до нужных — у матери и ребёнка всегда же велика эмпатическая связь, верно? Однако вышло наоборот…
— Снова маму вспомнил?
Руслан вздрогнул.
Он вышел из гостевого домика, задумчиво брёл по саду и не заметил Ангелину, сидевшую в зелёном брючном костюме под цветущей яблоней. Дочь была в наушниках и с экраном эйртопа перед глазами, однако это не помешало ей уловить эманации отца. Её зелёные глаза смотрели вопросительно. Длинные волосы цвета зрелого мёда на солнце блестели, словно медь, в них запуталось несколько белых лепестков. Если верить старым фото, она очень похожа на свою прапрапрапрабабку.
На груди у Ангелины висел кулон, изображающий золотого крылатого дракончика — златокрыл, символ чистой эмпатии, пришедший из эпохи той самой прапрапра... Вообще-то, дочке рано его носить, но это — подарок. Сам Руслан свой кулон не надевал. Считал, что недостоин.
— Па-ап, — протянула Ангелина, уловив нотки самоуничижения.
В такие минуты он понимал Милу.
Их дочь росла до невозможности эмпатичной. Если у других детей с возрастом та самая мистическая связь с матерью и — тем более — с другими людьми ослабевала, то у неё, напротив, росла. Ни у кого не возникало сомнений, что уж ей-то точно в чипе не откажут. Пусть только дорастёт до совершеннолетия.
Милу это пугало до ужаса.
— Ну ладно, ты, мутант чипированный, видишь меня насквозь, — кричала она мужу, — но этот ребёнок… Она ведь даже ещё без чипа! Что же потом будет?!
Руслан пытался объяснить, что Мила преувеличивает и он вовсе не видит её насквозь. Да и вообще — не видит. Только чувствует. Так, чуточку что-то там замечает краем души. Его эмпатичные показатели до сих пор невелики, с Ангелиной и вовсе не сравнятся…
— А я не сравнюсь с вами обоими! Я хуже даже худшего тебя! — с такими словами она собрала вещи и переехала в квартал Устаревших Моделей.
До совершеннолетия дочки оставалось меньше года — не дождалась. Хотя и говорили ей: поставят чип, научится меньше лезть в душу.
Есть в чипе такая опция, правда, не для всех… Пока же Ангелина — ребёнок, чистая непосредственность. Что чувствует, тем и делится.
— Ла-адно, не буду больше, — протянула Ангелина и демонстративно уставилась в эйртоп.
Повеяло обидой.
Хорошо, не ребёнок — подросток. Со всеми вытекающими. Руслан подошёл и присел рядом. Приобнял дочь. Она свернула окно эйртопа.
— Да, я думал о маме. Я…
— Знаю, ты видел статью утром.
Руслан хмыкнул. Переехав, Мила не переставала строчить статейки о вреде эмпачипов. И несло от них такой злобой, завистью и… Ненавистью? Даже на расстоянии. Почему она просто не зажила там спокойной жизнью? Большинство же так и делало — забывало прошлое и получало удовольствие от настоящего. Нечипированных никто не притеснял — чип бы не позволил. Они жили, ни в чём не нуждаясь, почти ни в чём себе не отказывая. Для них создавались гениальные чудеса техники…
— Вообще-то, я хотел сказать, что ей там лучше.
— Знаю, — кивнула Ангелина.
«И нам без неё — тоже» — несказанная фраза повисла в воздухе.
В офисе Руслана встретило лёгкое нетерпение шефовой секретарши, сонливость коллег вперемешку со скорейшим желанием поехать домой, на свидание, на чашку кофе… К букету чувств примешивался чей-то жгучий интерес к работе, прямо-таки восторженная радость от неё, и — запах нестиранных носков.
Последний терялся в буре чужих эмоций.
Иногда Руслан только радовался, что не чувствует людей так сильно, как другие. Даже к этой крохе посторонних эмоций он так и не привык за минувшие годы. С одной стороны, да — чип давал возможность полнее, глубже взглянуть на мир, увидеть его более ярким и живым, настоящим. С другой — не проходило ощущение абсолютной обнажённости души. Руслан скользнул за рабочий стол, воткнул в уши наушники и активировал окно эйртопа.
Надо доработать летающий дом для квартала Устаревших Моделей. Многие неофициально называли нечипированных устаревшими моделями. Однако шеф, дошедший до высшего уровня эмпатии, звал их по старинке — потребителями.
В кварталах нечипированных всё ещё гнались за техническими новинками всего подряд. Впрочем, оставалось таких кварталов не слишком много, и обеспечить их желаемым было несложно.
Эмпаты же постепенно обнаружили, что им подобное стало неинтересно. Руслан пялился в экран и чесал подбородок. Нет, серьёзно, кому нужен этот парящий в воздухе синеватый куб без окон, без дверей, оборудованный кучей бототехники? Гораздо же приятнее сидеть в собственном пышном саду и слушать безмятежность птиц и задумчивость листьев. Или — пить чай с дочерью, смотреть, как на её волосы падают лепестки яблоневого цвета, как пляшут по ним солнечные зайцы…
Коллега, полноватая брюнетка за соседним столом, окатила его внезапным беспокойством за детей-дошколят, схватилась за слимфон и быстро в него затараторила. Её кулон со златокрылом утопал в пышном бюсте, колыхающемся при каждом слове.
Руслан глубоко вздохнул, отгоняя брюнеткины эмоции. Помочь всё равно ничем не сможет, только отвлечётся.
Иногда он, наоборот, завидовал тем, кто овладел эмпатическими способностями настолько, что научился при необходимости закрывать собственные чувства и закрываться от чужих.
Шеф, например.
Добродушный с виду, но строгий, когда необходимо, с круглым брюшком и наметившейся лысиной, с весёлыми голубыми глазами и прямоугольными очками. И — в вечных клетчатых рубашках.
Вот так добродушно, но строго он и сказал: мол, если я каждый ваш всхлип и душевный ор чувствовать буду, то вообще ни с кем работать не смогу. И на работе приглушался намеренно. При этом он был внимательным к подчинённым. У Руслана, например, всегда спрашивал: как там дочка? Если Ангелина болела или мероприятие какое-то в школе было, разрешал Руслану раньше уйти с работы или позже прийти. Даже кулон в виде дракончика именно он ей подарил, хотя полагаются они только после чипирования.
— С этим у неё проблем не будет, — сказал тогда шеф и подмигнул. Поверх рубашки в сине-зелёную клетку красовался собственный кулон-златокрыл.
Шеф, как особо продвинутый эмпат, входил в комиссию, решающую, кто достоин чипирования, а кто нет. Его интерес к Ангелине, несомненно, льстил.
И, разумеется, все коллеги ценили решение шефа приглушаться на работе.
Но вот парадокс: подобное умение приходит лишь к тем, кто вышел на очень высокий — чистый — показатель эмпатичности. А если не достиг оного: сиди в чужих эмоциях по самые уши и не жужжи!
— Завидовать нехорошо, — хихикнула, пробегая, Оксанка — секретарша шефа.
Маленькая, юркая, светловолосая, с веснушками и с драконьим кулоном поверх бирюзовой блузы. Беззлобная совершенно. Другую бы шеф не выбрал.
Дома он обнаружил Ангелину, закрывшуюся в гостевом домике с бабушкой Люсей.
У них уже установилось негласное правило: если у дочери бушуют эмоции, бьют через край, она уходит к бабуле, чтобы не травмировать отца. Бабушка по старинке пожалеет, обнимет, но — не пропустит через себя каждый миллиметр её боли. Она посочувствует, взгрустнёт даже сама, но тут же переключится на сериал по ТиВи, не захлебнётся в чужом отчаянии.
Как он.
Как Ангелина.
Руслан прижался к двери гостевого домика.
Ярость. Дикая ярость на мать — вот, что хлестало из-под двери. А ещё — стыд за эту ярость, мать всё-таки. Что бы она ни творила… А что сотворила Мила, Руслан знал. На работе он почуял сконфуженное молчание в свой адрес. Сначала — от веснушчатой секретарши. Потом — и от остальных. Они словно стыдились какого-то плохого поступка. Но что они могли ему сделать? Или — не они? Он прошерстил новостную ленту и увидел очередную статью Милы.
На этот раз бывшая вплотную проехалась по их семье, особенно — по Ангелине. Мол, ребёнок замучен и оболган, накачан психотропами и используется в чёрных целях злобными эмпатоманами. А между тем никаких особых эмпатических способностей у неё нет, не было и быть не может, и потому её надо срочно переселить в район для нечипированных.
Приближался день рождения Ангелины. Её совершеннолетие. День, после которого будет принято окончательное решение о вживлении чипа. Или — о не вживлении.
Устаревшим моделям ни в чём отказа не было. Они могли селиться, где хотели, но почему-то большинство предпочитали отдельные кварталы с автоматизированным жильём. Они могли заниматься чем угодно, достигать любых высот в карьере наравне с эмпатами, но всё больше предпочитали жить на пособия, делегируя труд ботам. Впрочем, были и такие, как его мама, живущая отдельно ото всех в гостевом домике и вышивающая салфетки и скатерти для садовой мебели.
Однако речь не об этом. Устаревшим моделям не было отказа ни в чём, кроме одного — если у них рождался ребёнок со склонностью к эмпатии, растился он как эмпат. Иногда — без их участия. Если, конечно, родителям не удавалось доказать обратное. Такое редко, но случалось.