Стая товарищей
Я возвращаюсь домой. В прихожей с экрана улыбается Мэрилин Монро:
— Happy birthday, mister president! Ой, простите, Анна, дурная привычка! Добрый день. Как прогулка? Если у вас трудности с ориентацией в новом районе, могу скинуть на планшет карту. Кстати, Анжела уже проснулась.
Сестра и в самом деле на кухне, делает бутерброды.
— Привет, Аня! Где была?
— Выходила молока купить и виноград. Покажешь свои картины? Те эскизы для театра.
— Конечно! Думала, ты уже не спросишь. Вымой виноград и садись за стол, сейчас принесу.
На одном из картонов изображён неглубокий ручей с тёмным дном, и там, внизу, под тонкой толщей воды, сверкают золотые искорки. Над ручьём коллаж из старых, мятых и оборванных английских газет: «The Times», «The Daily Telegraph», «The Sun», «The Independent»
— Называется «Золотая лихорадка», — объясняет Анжела.
— Постой, разве «Сан» и «Индепендент» не были созданы в двадцатом веке?
— Ну, может, и были — какая разница? Включай ассоциативное мышление. Время — телеграф — солнце — независимость. И золото.
На втором картоне — большая морда волка. Такая большая, что видны только глаза и окружающая их серая густая шерсть. В круглых чёрных зрачках бегут вереницей белые силуэты оленей. На третьем — звёздное небо и семь волчьих силуэтов на месте Большой Медведицы гонятся за лосем — Полярной звездой.
— Образно...
— Ну вот, ты понимаешь! А этой тепешке не понравилось! «Это же абстракция, это уже позавчерашний день! Анжелочка, не корчите из себя интеллектуалку, зрителям это надоело. Сейчас в тренде гиперреализм», — Анжела надувает губы, то ли пародируя свою недоброжелательницу, то ли всерьёз обижаясь.
— И кто эта... э-э-э... интеллектуально ущербная женщина? Маргарита?
— Ну что ты! Королеву Марго такие мелочи не интересовали! Если бы наш погорелый театр и в самом деле сгорел синим пламенем, она была бы только рада! Ей, наверное, изрядно надоело бывшему муженьку и его примадонне деньги отстёгивать, но просто перекрыть кран она не могла: Дима тут же начал бы страдать, а терпеть его страдания — выше её сил. Он, гад, это знал и пользовался.
— Королева Марго? Фу, как затёрто!
— Да, а ты попробуй придумать что-то поновее...
С минуту я размышляла.
— Ладно, проехали. Ты с ней близко знакома?
— Виделись всего пару раз.
— А Юрий?
— Они больше общались. Но я старалась не вникать, это всё деловые разговоры — коммерческая тайна.
— И не ревновала?
— Ну что ты, как маленькая! Ты же меня знаешь. Если мужчина после встречи со мной ещё на кого-нибудь взглянет, это супергерой. Его не ревновать, ему памятник ставить нужно. Да и честно говоря, самое привлекательное в Маргарите — её платиновая карточка... А почему ты меня допрашиваешь?
— Анжел, только не сердись. Дело в том, что я вчера нагрубила Юре.
— Ну даёшь! И когда успела?
— На лестнице, когда вышла проводить. Попросила оставить тебя в покое. Ведь ты замешана в эту историю лишь постольку, поскольку дружила с ним. Вот я и решила, что лучше вам пока не общаться.
— Прямо как мамочка! Такая классическая озабоченная мамаша из комедии! «Юрий, понимаете, что вы — не пара моей доченьке, ей нужен хороший мальчик». Ты хоть понимаешь, как глупо это звучит?
— Теперь понимаю. Но вчера на меня всё свалилось разом, и я очень беспокоилась за тебя. Сегодня остыла и начала соображать.
— Не поздно ли?
— Надеюсь, не поздно. Поговори с ним, попроси прощения от моего имени. Скажи, что я очень сожалею, что не хотела его обидеть, что теперь всё осознала и раскаялась. Сделаешь?
— Снова мне отдуваться! Сделаю, куда я денусь. Но результат под вопросом…
— Он сейчас в трудном положении. Не в его интересах разбрасываться союзниками.
— Вот тут твоя главная ошибка! Пойми наконец: люди — не автоматы типа включил-выключил. Даже собаки мстят. Люди, если их обидишь, могут поступать назло даже в ущерб собственным интересам. Пора бы понять!
— Может, когда-то и пойму, но удивляться не перестану. Кстати, почему ты заговорила о собачьей мести? Светлицкий обижал собак?
— Наоборот, он их обожал! Он верил, что спектакль станет бомбой и прогремит от Москвы до самых до окраин. Мечтал о гастролях в Европе. Думаю, собаки и впрямь хотели загрызть Ларису, а Дмитрий за неё заступился. Он вечно разыгрывал рыцаря... Или просто бегал медленно.
— Собаки что-то имели против Ларисы?
— Против неё все что-то имели. Такая стерва, не представляешь. Жаль, что её не съели!
— Если она стерва, то могла убить мужа?
— Конечно, за ней не заржавело бы. Только зачем? Без него Лариса — пшик, в другой театр её не возьмут. Она, говорят, пробовалась в молодости и должна понимать, что Дима её единственный шанс. Так что если бы она кого и убила, то свою гримёршу. Или костюмера — они вечно грызлись.
— Получается, что явного мотива нет ни у кого, а Светлицкий погиб в результате несчастного случая. Виноват Юрий, но это непредумышленное убийство или преступная халатность. Ничего хорошего!
— Ань, попробуй всё-таки. Ты же видишь людей насквозь! Вдруг как-то получится, что он невиновен?
— Пока не вижу.
— Ты просто начни! И не делай скоропалительных выводов.
В одном я оказалась права. Видимо, Юрий и сам понял, что союзников у него сейчас немного, и не стал изображать обиженного. Сразу предложил заехать за нами завтра и показать свою стаю.
— Вы сможете убедиться, Аня, что они совершенно не агрессивные. Если бы вы потом дали показания в суде, мне бы это очень помогло. И им тоже.
Анжела тычет кулаком в спину. Я соглашаюсь.
На следующий день Юрий везёт нас в лабораторию. Как только машина пересекает внешний диаметр, включается автопилот: принятое недавно постановление запрещает самостоятельное вождение в пределах Москвы. Зато у нас есть возможность спокойно поговорить. И я прошу Юрия рассказать о сути проекта.
— В общем, история банальная, — начинает он. — У меня была собака, я её любил. А вы любите собак?
Анжела энергично кивает. Я столь же энергично качаю головой.
Юрий удивляется:
— В самом деле? Почему?
Вздыхаю:
— Сложно сказать. Не то чтобы активно не любила. Просто не сложилось. Я с ними мало общалась. Мне кажется, что они слишком... сконцентрированы на хозяине. Всё время проверяют, что он думает по любому поводу, чего он хочет. И даже не просто проверяют, а стараются подстроиться, угадать его мысли. Если же не слушаются, то это какое-то тупое непослушание, бунт ради бунта — оборвать поводок, убежать, залезть куда-нибудь, сожрать какую-нибудь гадость. Такое ощущение, словно они разучились жить своей жизнью.
— Сейчас вы скажете, что любите кошек!
— Кошек я тоже не люблю. Тридцать граммов мозга — что там любить?
— Я не в претензии: сам ведь спросил. Спасибо за честность! Но у меня были совсем другие ощущения от общения с Никсом — мой эрдельтерьер. Сейчас я их почти не вижу на улицах, но в нашей семье всегда были эрдели, причём родители предпочитали брать их из одной семьи. Первую эрдельку по кличке Джильда я почти не помню. Но мама рассказывала, что она ложилась рядом с моей кроваткой и лаяла, когда я просыпался. И я учился ходить, держась за её шерсть. У нас в семье её звали рыжей мамулей.
— Очень трогательно, но...
— Аня! Где твои манеры?!
— Простите, если звучит сентиментально. Просто пытаюсь ввести вас в контекст. Если у вас никогда не было собаки, надо, чтобы вы поняли: с ними всегда выстраиваются особые отношения. Часто говорят: собака — член семьи. Это не означает, что ей наливают выпивку на семейных праздниках или что она имеет голос на семейном совете. Раньше собаки были узкими специалистами, животные-функции: охранники и охотники. С ними почти не общались, и они не были так завязаны на психику человека. Вам бы, вероятно, понравилось.
— Вряд ли. Ограничение функции — ограничение сознания, стереотипные рефлексы. Что тут может понравиться?
— Аня, не умничай! Тебе не идёт...
— Как бы там ни было, сейчас таких собак мало. Большинство — … как бы сформулировать?.. Компаньоны людей с широкими и неопределёнными функциями. Быть милыми, радовать. Наконец — любить.
— Любовь как обязанность? Фу...
— Скорее, как навык. Собака лает, виляет хвостом и любит хозяина, что и привлекает многих. Вы же знаете, что потребность в безусловной любви...
— Не совсем безусловной, полагаю. Вряд ли собака будет любить того, кто её бьёт и не кормит. По крайней мере, надеюсь...
— Вы правы, конечно. Но кормить и выгуливать собаку не так сложно, а любовь, которую она дарит, поистине безгранична. Многих устраивает такая сделка. Для меня же в детстве Никс был чем-то вроде идеального младшего брата, который не ноет, всегда согласен поиграть и всегда слушается. Мне нравилось его дрессировать, а ему нравилось учиться. И он сам догадывался, как применять полученные знания на практике. Например, я научил его давать лапу, и когда он хотел что-нибудь вкусное, то приходил, садился рядом, клал лапу на колено и смотрел в глаза. С надеждой.
— Попрошайка!
— Да, конечно. Но он нашёл способ объяснить свои потребности, пользуясь моим языком — теми сигналами, которым я его обучил. Мне кажется, это заслуживает уважения. Кроме того, Никс был очень компанейским. Любил играть с мальчишками в футбол. Гонялся за мячом, но никогда не пытался схватить его и унести, никогда не рычал. Ему не нужен был мяч, ему хотелось быть в компании.
— Мне кажется, вы приписываете собаке человеческие побуждения.
— Аня!
— Может быть... Но когда Никс состарился, он стал совершенно самостоятельным. Мы уже не надевали на него поводок, когда выходили на улицу. Он шёл рядом, иногда немного отставал, но мы знали, что он не убежит, не заблудится. Переходил дорогу на зелёный свет. На красный — ждал на тротуаре.
— Кажется, я где-то читала, что у собак нет цветового зрения...
— Совершенно верно. У них на сетчатке колбочки двух типов, и они не способны увидеть разницу между жёлто-зелёными и красно-оранжевыми оттенками. Думаю, Никс ориентировался по положению сигнала светофора — наверху или внизу. И следил за машинами и поведением людей рядом. Так или иначе, он никогда не ошибался. У магазина сам садился и ждал, когда мы выйдем. Однажды мама пошла с ним в магазин, а я возвращался из школы. Увидел Никса и хотел отвести его домой. Он так разволновался! Стал бегать, лаять, бросаться на дверь. Догадался, что мама не узнает, что я его увёл, и будет его искать.
— Может, он просто привык, что из магазина ему приносят вкусняшки, и не хотел уходить без угощения?
— Мы никогда не кормили Никса на улице — хотите верьте, хотите нет. Одним словом, Никс стал для меня настоящим товарищем. Конечно, мы не могли болтать о девочках и слушать музыку, но я знал, что он всегда за меня и готов помочь во всём, просто я должен объяснить, что нужно.
— Удобный товарищ...