Поздний Репин
Прежде всего, я не бросил искусства, — писал художник К. И. Чуковскому в 1927 году, — все мои помыслы о нём»… «На девятом десятке лет моих усилий я прихожу к убеждению, что мне надо вообще очень долго, долго работать над сюжетом (искать, менять, переделывать, не жалея труда); и тогда, в конце концов, я попадаю на неожиданные клады и только тогда чувствую и сам, что это уже драгоценность. И это уже — от Духа Святого; и тогда чувствуешь, что это нечто ещё небывалое, — редкость».
Вероятно, для Чуковского эти слова оказались неожиданными, так как он неоднократно в своих воспоминаниях писал о «вечной болезненной неудовлетворённости Репина собой и своими творениями». Можно сказать, что лишь в последние годы жизни Репин поверил в своё предназначение, понимаемое им как духовная деятельность, где соединяются интуитивный опыт, эстетическое и религиозное мироощущение. Впервые в самооценке художника достаточно деликатно, но всё же прозвучала уверенность в том, что он может создавать нечто уникальное и имеющее особенное значение.
Взгляды, мысли и творчество Репина на склоне жизни — это отражение его удивительной судьбы после Октябрьского переворота.
Репин считается нашим самым национальным художником, наиболее верно выражающим суть национального самосознания. В творчестве он почти не касался сюжетов из западной жизни. Его искусство было посвящено драматургии русского общества. Волею исторических событий, никуда не уезжая из своего дома, тринадцать последних лет жизни Репин провёл за рубежом. Его усадьба «Пенаты» в посёлке Куоккала оказалась за пределами России. И это был уже не пригород Петербурга, куда на лето съезжалась художественная интеллигенция, а глубокая провинция иностранного государства. 31 декабря 1917 года Великое княжество Финляндское вышло из состава Российской империи. Пропускной пункт через границу действовал в свободном режиме ещё пять месяцев. Последний раз Репин был в Петрограде 3 апреля 1918 года, а 13 апреля, без объявления, граница была закрыта. «Теперь это пустыня: дачи заколочены, стёкла выбиты и дорожки заросли», — писал Репин в июле 1923 года Елене Павловне Тархановой.
Первый год жизни в независимой Финляндии был самым трудным. Репин предполагал, что грядут тяжёлые времена, но невозможно было поверить в то, что жизнь так резко изменится.
Военная ситуация на Карельском перешейке, закрытие границы, огромное количество беженцев породили в Выборгской губернии нехватку всех жизненно важных ресурсов.
Репин оказался совершенно без средств к существованию: его вклады в Русском банке в России были национализированы. У него остались только картины, от продажи которых он смог бы получать доходы. Трезво оценивая сложившуюся ситуацию, Илья Ефимович начал устанавливать контакты с финскими художественными кругами. В 1919 году, вскоре после перехода Финляндии к республиканскому правлению он преподносит в дар Финскому художественному обществу восемь лучших произведений из коллекции Н. Б. Нордман и (по неуточнённым данным) двадцать восемь картин мастеров русской живописи XIX века из своего собрания.
В мае 1920 года подаренные Репиным работы были выставлены в музее Атенеум. Выставка получила широкую рекламу. Все центральные финские газеты комментировали акт передачи картин и выставку в музее. В самом фешенебельном ресторане отеля «Сеурахуоне» в Хельсинки был организован банкет в честь Репина. На вечере присутствовали известнейшие художники, музыканты, литераторы, общественные и политические деятели. Правительство Финляндии в знак благодарности наградило Репина орденом командора II класса.
Старые друзья помогли художнику связаться с ведущими галереями в Хельсинки. С 1920 года Репин регулярно выставляет и продаёт свои работы в салоне Стриндберга и в галерее Херхаммер. С 1919 по 1930 год поверенному в устройстве выставок Василию Филипповичу Леви удалось организовать более 30 показов репинских работ не только в Финляндии, но и в Швеции, Америке, Англии, во Франции, в Чехии, Бельгии. Выставки проходили успешно, поправили материальное положение художника, но самое главное — стали стимулом для работы, способствовали творческому подъёму. «Ведь только стоит подумать, — писал Репин, — что всё это готовится для показов в больших художественных центрах».
В 1920-е годы Илья Ефимович ведёт переписку со всем миром и даже собирается поехать с выставкой и лекциями в Америку. Он выступает в прессе с яркими публицистическими статьями, готовит к изданию воспоминания «Далёкое — близкое». «По средам в ”Пенатах” по-прежнему собирается много народа, — писала Вера Ильинична, — эмигранты делают доклады... Папа показывал свои новые картины на евангельские сюжеты, очень, очень оригинально и хочется смотреть долго».
В 1925 году финская художница Зигрид Шауман, побывав в «Пенатах», в газете «Swenskapresse» поместила статью о Репине: «Как и в молодые годы, Репин сохраняет способность познавать вещи не только умом, но и чувством. При этом таким сильным художественным чувством, каким обладает Репин, может похвастаться лишь небольшое число художников. Старый мастер продолжает много работать, курит крепчайшие сигары и даже купается в море. Воистину, всякому пожелаешь такого здоровья!»
Если говорить о душевном состоянии, конечно, оно было неоднозначно. С одной стороны, Репин деятелен и совершенно свободен от давления вечных российских идеологических проблем и противостояний. С другой — он, несомненно, скучает по друзьям. Финский журналист Оскар Костиайнен установил в кабинете художника приёмник, и Репин получил возможность узнавать что-то новое о жизни в России, его порою вдохновляла мысль ещё послужить Родине. Однако в письме к К. И. Чуковскому в 1922 году он высказал классическую для эмиграции 1920-х годов фразу: «Может ли меня тянуть в Россию?! России больше нет».
В 1924 году Илье Ефимовичу исполнилось 80 лет. В Москве, и в следующем году в Ленинграде, были устроены большие юбилейные выставки. Художник собирался даже на них поехать, но странным образом произошла путаница с приглашением. Оно пришло уже после открытия выставки и официальных торжеств. Эти унизительные для художника обстоятельства нельзя объяснить только бюрократической проволочкой. Приезд Репина в Россию и его возвращение в Финляндию выглядели бы не «политкорректно». Художник должен был приехать навсегда, и его возвращение имело бы важный политический резонанс.
После юбилейной выставки Репина, показавшей огромный вклад художника в развитие русского искусства, началась эпопея перемещения Репина на родину. В 1926 году к нему была направлена официальная делегация во главе с И. И. Бродским. Но уговорить Репина переехать в Ленинград не удалось. Он остался в Финляндии, где его высоко ценили и считали, что «приютить у себя величайшего современного художника великой России — это действительно особая честь».
Экспонирование картин Репина в Финляндии воспринималось как большое художественное событие. «Ваши выставки здесь — праздник искусства», — писал в одном из писем к художнику журналист Оскар Костиайнен. Как свидетельствуют имеющиеся каталоги, на выставках в Финляндии было представлено около трёхсот работ Репина разных периодов его творчества.
