Балет «Щелкунчик» в Большом – бессмертный шлягер Чайковского–Григоровича, главный наш новогодний аттракцион и символ всего хорошего, отступающего перед всем плохим, – поборол гравитацию и вышел на надземный уровень. Ну то есть он и раньше успешно спорил с силой притяжения – над сценой Принц, если он Цискаридзе или любой из Васильевых, вполне себе летал, – но лишь теперь, осенью семнадцатого года, весь спектакль превратился в род авиационного приключения: билеты на него в кассах театра продавались исключительно по паспортам, как на самолет. Причем паспортные данные счастливого зрителя вносились в билет, и, как утверждает администрация ГАБТ, лишь по паспортам зритель и его «плюс один» (этот один – тоже с данными, указанными во втором билете) смогут пройти на посадку в зрительный зал. Как будет устроена проверка документов на входе – будут ли из Шереметьева выписаны пограничники и пограничные будки и будет ли при допуске за границу добра и зла учитываться задолженность за коммунальные услуги и неоплаченный паркинг, – неизвестно, скоро увидим. Однако опыт документально подтвержденного обилечивания – в случае его успеха – несомненно, будет распространен и на другие репертуарные хиты (вроде «Спартака»). Дирекции надоело бороться с билетным беспределом, особенно новогодним, а потому она, дирекция, решила дать возможность зрителям, годами грезившим о «Щелкунчике», приобрести на него пару билетов самостоятельно, минуя перекупку, – сделать, так сказать, сказку былью. И, по словам очевидцев, чудо о «Щелкунчике» случилось: в течение последней сентябрьской недели практически все желающие разобрали другую последнюю неделю, декабрьскую, и разошлись предвкушать, весело подпрыгивая под чарующие звуки музыки П. И. Чайковского. Причем очередь в кассу Большого, в этот Гознак, печатающий самую твердую российскую валюту, была, как говорят, организована не хуже той очереди, что раз в году собирается на распродажу платков у магазина Hermès на улице Фобур-Сент-Оноре в Париже. Та же высокая нота, тот же дух взаимовыручки, то же счастье обладания. И примерно те же цены: партер нынче стоил от пятнадцати до двадцати тысяч, равно как уцененное саржевое каре. Впрочем, московским стояльцам – в отличие от парижских – выдавали не кофе из термосов, но браслеты с номерами, делавшими физическое присутствие в очереди необязательным, вот ведь до чего дошли! В следующем году, глядишь, «Кофемания» по примеру администрации магазина Hermès начнет – не бесплатно, понятно! – опаивать членов очереди латте на соевом молоке и модным красным чаем, а ЦУМ нанесет свой логотип на браслет и даст эксклюзивную двухпроцентную скидку на покупку елочных украшений. Браслет – вообще дело перспективное: Cartier может отлить факт стояния на Театральной в золоте, Apple – в новых Bolshoi Watch, охранка – в модели для находящихся под домашним арестом.

Очереди этой – и всему тому, что с нею связано, – мы вообще прочим большое будущее. Как ветераны и болельщики объединяются в разно­образные сообщества, так и очередь на балет рискует превратиться во что-нибудь большее и более существенное. Например, в РПЩ – Российск­ую партию «Щелкунчика». Все члены ее уже сосчитаны, паспортные данные учтены, 23 декабря состоится первый учредительный спектакль, все делегаты которого между собой уже знакомы. Вполне себе электорат Ксении Анатольевны – боевой и самоорганизованный, с культурными запросами и физическими возможностями; надо было ей, кстати, в очереди хоть разок постоять, поработать с избирателями. Впрочем, на момент распродажи «Щелкунчика» кандидатша еще не расчехлилась, появление у касс могло быть истолковано неправильно – не как