«Газовая турбина — это не чудо!»
Председатель совета директоров Уральского турбинного завода Михаил Лифшиц уверен, что российские производители освоят выпуск газовых турбин большой мощности
По итогам прошлого года рост производства в энергетическом машиностроении, по данным правительства, составил 36,8%. Это существенно больше, чем рост в машиностроении в целом — 21,1%.
Обсудить ситуацию в отрасли, ее перспективы и текущие проблемы с «Моноклем» согласился председатель совета директоров Уральского турбинного завода Михаил Лифшиц.
— В последнее время часто приходится слышать, что экономика наша перегрета, что производственные мощности загружены более чем на 80 процентов и это ненормально. Но говорят это люди из, скажем так, финансового сектора экономики. Мы пришли к вам как к промышленнику с вопросом: так что, наша экономика перегрета, ей нужен холодный душ?
— То, что они говорят про перегрев, подразумевает исчерпание ресурса для роста. И тут можно пойти двумя путями. Один путь — ограничить затрачиваемый ресурс, а второй — озаботиться тем, чтобы наиболее рационально его употребить. Мы живем в условиях изолированного, очень сильно защищенного снаружи рынка. У нас ушло большое количество зарубежных игроков, освободилось место, при этом потребление никуда не делось. Мало того, поменялась его структура ввиду изменившегося предложения, понятно, в какую сторону. Поэтому ощущение перегретости может быть ложным.
Но, на мой взгляд, в конце концов мы или сами откроемся, или наши дружественные контрагенты скажут: «Ребята, хорош, давайте и вы нам свой рынок. Что это за жизнь такая — вы к нам да, а мы к вам нет». Безусловно, это произойдет. И тогда наступит охлаждение в формате холодного душа, потому что ключевой вопрос — наша конкурентоспособность — вылетит, как джинн из бутылки.
Если говорить про наше предприятие, то нам нужно готовиться к открытию рынка. Сегодня мы на пике инвестиционного цикла, который пройдет.
— Имеется в виду открытие нашего рынка для того же Китая и прочих дружественных стран?
— Вы же понимаете, что и в Америке выборы пройдут и что любые конфликты заканчиваются переговорами. Поэтому для нас принципиально важно быть в рынке, будь то Казахстан или Монголия. Быть там, где мы соприкасаемся с нашими традиционными конкурентами, чтобы нюх не потерять. Потому что, когда им откроют наш рынок, они сметут все.
— То есть к изменению условий нужно готовиться уже сейчас или даже вчера?
— Да, конечно.
— То, что наш рынок гиперзащищен, позволило нашим предприятиям диктовать свои условия потребителю?
— Нет. Если брать наш рынок энергетического машиностроения, то нашему потребителю попробуй подиктуй. Здесь, наоборот, другой риск: потребитель через регулятора может попытаться диктовать нам — и уже диктует. 719-е постановление заставляет нас покупать сырье у наших местных производителей. При этом оно не является чем-то уникальным, подразумевающим использование высоких технологий, которые надо всячески пестовать. Это простые технологии, которые есть больше, чем в одном месте. И если раньше можно было покупать у российских и у нероссийских поставщиков, то теперь наши начинают поднимать цены. Я не скажу, что диктовать-диктовать, но они тоже хотят модернизироваться. Ограничение конкуренции, безусловно, возникает.
— Ваши поставщики могут вам диктовать, а вы своим не можете.
— Есть товары, которые относятся к зоне потребления. А мы все-таки производим средства производства. Если кто-то запланировал строить электростанцию, у него есть тариф, есть производительность в этом тарифе и максимальный капекс, который он может себе позволить, чтобы его экономика сложилась. Он все посчитал и идет покупать. Я не могу ему сказать, что поставлю свое железо в два раза дороже, потому что у него схлопнется экономика и проекта не будет. Разные рынки. Наверное, в каких-то местах есть диктат производителя, да, наверное, в каких-то местах есть исторически сложившееся монопольное ценообразование. Но для этого у нас есть много разных контролеров, регуляторов и ведомств. Если где-то должен вмешиваться ФАС, пусть вмешивается. И обращения к нему есть, и даже мы к нему по каким-то темам обращались.
— Все сложнее, чем кажется.
— Это точно. Один из ключевых факторов нашего положения в рынке — способность произвести технологически сложное изделие с циклом производства более года за разумные деньги. Крупными мазками: из чего «состоят» разумные деньги? Стоимость материалов и комплектующих, оплата труда большого числа высококвалифицированных специалистов, стоимость привлекаемых на цикл изготовления ресурсов. Все три компонента подвержены влияниям как регуляторов, так и других участников рынка, квалифицированных и не очень. Например, стоимость покупаемых литых, кованых и прочих заготовок зависит в том числе от наличия импортных конкурентов в этой зоне. Единственный инструмент влияния, который есть у нас самих, — это снижение материалоемкости изделий, но он весьма ограничен. В части персонала, рабочих, инженеров, управленцев мы предпринимаем гигантские усилия по внедрению цифровых технологий, повышению производительности труда, разным формам оптимизации технологических процессов… Но ввиду штучности и сложности изделий маневр здесь тоже ограничен. Рынок квалифицированных специалистов за предыдущие два года стал «рынком продавца». И это не мы выбираем специалистов, а специалист выбирает нас. Квалифицированный работодатель имеет набор инструментов для удержания кадров: это и интересная работа, и условия труда, и возможности роста и развития для сотрудников, и заработная плата. К сожалению, не очень квалифицированные «покупатели» пылесосят рынок, устраивая возгон зарплат, потому что другими инструментами для удержания людей не владеют, чем искажают рынок труда.
Рост будет!
— Сразу после известных событий февраля 2022 года было много прогнозов, что все рухнет, экономика упадет. Разница была только в том, насколько именно упадет ВВП. Однако мы увидели экономический рост. Почему?
— Потому что на протяжении долгого времени мы жили в условиях, когда инструменты международных взаимодействий и ВТО не давали нам возможности защищать свой рынок. А потом все поменялось. И нам защитили наш рынок с той стороны.
— Запад защитил нас от самого себя и тем самым нам помог?
— Конечно. Если брать нас, то мировой рынок турбин был у десятка игроков, которые держали всех в тонусе и сумели прийти в Россию. У них ставки по кредитам всегда были абсолютно другими. А персонал такой же, как у нас: в их R&D-центре по-русски говорят. Производственные мощности тоже похожие. Они пришли, и мы с ними конкурировали. Сейчас их нет. Нас осталось двое — мы и «Силовые машины». Я открою вам страшную тайну: в мире конкуренция еще ниже. В Германии есть Siemens, в Италии — Ansaldo, во Франции успешно уничтожен американцами Alstom, и теперь его нет. В Америке есть General Electric, который имеет 80–90 процентов рынка, остальные подъедают то, что осталось. В Японии есть Mitsubishi Heavy Industries и в меньшей степени Kawasaki. В Китае еще есть несколько производителей. То есть, по сути, энергомашиностроение — это территория межстрановой конкуренции.
У нас конкуренция выше, потому что здесь есть два полноценных игрока в рынке, которые могут бороться, что, собственно, и происходит. И когда мы исследование рынка делаем, мы обязательно сверяемся с тем, что делается «там». Обязательно ищем инструменты управления себестоимостью, мы обязательно ищем инструменты повышения производительности и смотрим, как это делают наши конкуренты, потому что они вернутся. Рынок все равно будет международный. Если мы не увидим здесь Siemens, то увидим Shanghai Electric или Харбинский турбинный завод.