«Мне хотелось не видеть его совсем»: история одной школьной травли глазами буллера
Многие взрослые склонны обесценивать опыт школьной травли, хотя он оказывает серьезное влияние как на самих жертв, так и на булли (или буллеров) — ее инициаторов. По какому принципу последние выбирают объект для буллинга? Почему не могут остановиться? О тех событиях школьных лет, о которых мало кто любит вспоминать, — рассказ «По парте» участницы нашего литературного конкурса Яны Москаленко.
В сентябре-октябре 2023 года Psychologies.ru, Школа писательского и сценарного мастерства Band и проект «Что я знаю о папе?» объявили опен-колл «Как память становится текстом». В течение месяца мы получали множество удивительных, трогательных и очень правдивых историй — о детстве и родителях, переездах и работе, любви и расставаниях.
Всего на конкурс поступило более 400 текстов, из которых редакция Psychologies.ru выбрала дюжину для публикации на сайте. И сегодня мы хотим поделиться рассказом Яны Москаленко «По парте»
По парте
В четвертом классе нас посадили за одну парту — меня и Даныча. В кабинете, где гнездилось двадцать пять десятилеток, было сонно и холодно, воздух еще не напитался теплотой дыхания. По полу скребли, топали ноги — балетки, сандали на белые колготки, кожаные туфли, как для деда в гроб, только детские — и дорожкой до третьего ряда тянулись разводы грязи, подстылой, ноябрьской.
— Воробьев, — проскрежетала Светлана Анатольевна, восседающая за учительским столом. Перед ней строго — журнал, помада «Лиловая ночь», бумажные носовые платочки. — сменка где-е-е?
— Дома забыл, Светланнатольевна, — раздалось виноватое, Воробьевское, он сидел на стуле и обтекал мутной жижей. Жижа капала с ботинок и собиралась в лужу. Светлана Анатольевна вздохнула и указала пальцем на ведро с тряпкой в углу. Пока Воробьев громыхал ведром о раковину, Светлана Анатольевна щурилась на класс и угрожающе постукивала ручкой по журналу — в назидание.
Нас посадили за одну парту. Даныч был новеньким. Новеньким-новеньким — его привели пару недель назад, когда мы уже успели пообвыкнуться, покусаться, навести порядки. Наш класс был дружным, воевали мы разве что с «Ашками», но Даныч — Данила Литвинов, как он представлялся всем, звонко, бойко, в сером костюме на вырост, маленький сотрудник филармонии, — появился не по правилам, и мы ощерились.
— Литвинов Данила, — повторял Даныч нараспев, когда Светлана Анатольевна, проходясь по списку, называла его фамилию. Мы отфыркивались, по рядам проскакивало пренебрежительное — «Даныч, Даныч, Даныч». Даныч хмурился, прятал глаза, съеживался. Я улыбалась и кивала остальным.