Лев Гумилев. Русская Голгофа
Этот музей располагается на скромных 65 квадратных метрах. Всего две комнаты в небольшой квартире на Коломенской улице в Петербурге. Но именно здесь суждено было состояться символическому воссоединению одной из главных семей в истории отечественной культуры. Именно здесь они встретились снова — отец Николай Степанович Гумилев, мать Анна Андреевна Ахматова и сын Лев Гумилев. После ремонта в обновленном музее побывал Сергей Николаевич.
Однажды кто-то из журналистов задал Льву Гумилеву бестактный вопрос: кого он больше любил, маму или папу? И вместо того, чтобы отшить наглеца или просто отшутиться, Лев Николаевич с неожиданной прямотой воскликнул: «Ну, конечно папу!»
Гумилев-отец и Гумилев-сын — две планеты, два мира, связанных кровно и одной судьбой. Один из самых трагических сюжетов в русской культуре ХХ века. В последний раз они виделись, когда Левушке было девять лет. Что может помнить мальчик его возраста? Смутные очертания? Запах? Звук голоса? Легкие касания отцовской руки? Все это отпечаталось где-то на самом дне памяти в виде мутного негатива, который и проявить-то не было ни малейшей возможности. Любое упоминание имени Гумилева-старшего — самый верный способ нарваться на большие неприятности или даже схлопотать срок.
Тем не менее Гумилев-сын никогда не расставался с фотографией отца, которую ему подарила Ида Наппельбаум. Ту, на которой Николай Степанович, картинно отставив кисть с сигаретой, смотрит насмешливо и отчужденно. Отец Иды, великий Моисей Наппельбаум, главный портретист и летописец эпохи, после расстрела поэта поспешил все его изображения поскорее уничтожить. Чудом сохранились три фотографии, две из которых — групповые снимки с юными студийцами из поэтической группировки «Звучащая раковина». И один портрет, словно писанный светотенью, пеплом и копотью по стеклу. Он будет сопровождать сына в его мытарствах и странствиях по общежитиям, экспедициям, съемным комнатам, коммуналкам, пока не обретет свое законное место в его доме — первой и последней отдельной квартире, полученной всего за два года до смерти.
Теперь тут музей. После долгого ремонта в конце октября 2021 года он снова открылся, музей из трех комнат, где нет ни одной неподлинной вещи, где все осталось, как было при жизни хозяина. На тех же самых местах, которые он сам для них определил.
К новому жилью у Льва Николаевича не было особых претензий или пожеланий. В сущности, все сводилось к одному: чтобы под окнами не громыхал трамвай и чтобы с утра в доме не орало радио. Никаких трамваев и правда не наблюдается. Коломенская улица в Петербурге считается тихой. А вот кремовый пластиковый советский репродуктор на кухне все-таки висит. Куда без него? Хотя при мне никаких звуков он не издавал.
Тут вообще относятся к порядкам, установленным Гумилевым, с большим пиететом. А музейный директор Марина Роальдовна Писаренко знает историю каждого предмета, каждого экспоната, по которым, как по рукописи романа, можно прочесть историю одной необыкновенной жизни.
Вот живописный портрет Николая Степановича Гумилева, явно сделанный уже в более позднее время. Автор портрета неизвестен, но доподлинно известно, что Лев Николаевич заказал его одному из художников, с которым вместе какое-то время служил в Эрмитаже. Да, была у него в трудовой книжке и такая запись — младший научный сотрудник Государственного Эрмитажа. Деньги крошечные, никаких особо обязанностей, зато статус позволял продолжить научные изыскания и обеспечивал «крышу». Кстати, нашла ему это место мама Анна Андреевна Ахматова, договорившись с эрмитажным директором Михаилом Артамоновым.
С ней, как известно, у Льва Николаевича все было сложно с самого начала. «Знаю, милый, можешь мало /Обо мне припоминать:/ Не бранила, не ласкала,/ Не водила причащать». Из этих «не» во многом и сложилось его детство. Мама присутствовала лишь в разговорах о ней с бабушкой, в ожидании ее приездов в Слепнево, где он жил до 14 лет, в скудных денежных переводах из Петрограда, в ее обычно немногословных и малоинформативных письмах. Но по сути ее никогда не было рядом. И, может быть, это была самая большая обида и печаль Льва Николаевича Гумилева. Сыновья не прощают матерям, когда не они являются смыслом их существования. А этот лобастый, не по годам умный, строптивый, неулыбчивый мальчик был ей вечным укором, ее личной катастрофой, ее поражением, в котором она не хотела признаться даже себе самой.