Коллекция. Караван историйРепортаж
Сергей Шакуров: «Мой главный принцип в жизни — не спешить. Кто верит, тот не торопится»
Я мог бы заниматься спортом и быть тренером. А еще стать циркачом. Меня в цирк приглашали и обещали блестящую карьеру и золотые горы. Но я рад, что не пошел. Я вообще мог бы заниматься чем угодно с большим интересом. Например, с удовольствием водил бы какую-нибудь грузовую громадную 20-тонную машину.
Сергей Каюмович, вы так легко и непринужденно переместились на платформы и в модные сериалы! Немногие советские артисты отваживаются на то, например, чтобы сыграть вампира Серпа Ивановича в «Пищеблоке».
— Потому что знаю, как это сделать. И все-таки я из тех актеров, которые владеют искусством перевоплощения. Это суть моей профессии. Поэтому никаких экспериментов не боюсь...
Разные были периоды. В конце 90-х годов кино почти не снималось, приходилось выкручиваться, выискивать работу. А сейчас картин навалом. Заснуть не дают с предложениями. Какая-то пошла волна, молодежь почему-то сильно заинтересовалась мной. Я выбираю, встречаюсь с режиссерами, разговариваю подробно, мне надо точно узнать, что они хотят, думают о сегодняшнем дне, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые месяцы съемочного периода. Я же не могу себе позволить ничего лишнего. Мне будет стыдно перед моими зрителями, которые, к счастью, есть. Я ими дорожу.
Когда я соглашаюсь на роль, прежде всего опираюсь на сценарный материал и личность режиссера. Всегда надеюсь на интересный результат. Но это — порой лотерея, выигрыш в которой зависит от множества слагаемых, даже от момента премьеры.
— Где вы сейчас снимаетесь?
— Недавно закончились съемки в нескольких проектах. На Новый год вышла картина «Оливье», которую снимали в начале прошлого года на любимом «Беларусьфильме». По-настоящему добрая и искренняя семейная история.
Жду сериал «Друг на час». Отлично закрученный сценарий и, что ценно, не оторван от нашей обыденной жизни, и главное — с любовью к ней. Каждого может закрутить подобная череда событий, заставив испытать всевозможные эмоции.
А в фильме «За ВДВ» я играю боевого офицера, прошедшего горячие точки. Человека с принципами, которые он не готов разменять в угоду сиюминутной конъюнктуре. Он не останется один на один с несправедливостью.
— В одном интервью вы сказали, что уже сыграли все и обо всем, все страсти и все чувства. Что сейчас является главным аргументом, когда вы соглашаетесь сниматься? Самый важный ресурс — это время, и важно, на что его потратить.
— Это очень важный и серьезный вопрос. Появилось новое поколение. И оно мне любопытно. Очень. Тот период моей советской кинематографии канул в Лету, практически никого не осталось: ни Алексея Сахарова, ни Марлена Хуциева, ни Анджея Вайды, ни Сергея Соловьева, ни Александра Столпера... Но появились их ученики, дети...
— Внуки.
— Да, внуки, окончившие нашу школу вгиковскую, надеюсь, с хорошим образованием и точно с необыкновенными традициями. Им уже не нужна камера на треноге. Они снимают все с руки, с двух-трех камер, чтобы ускорить процесс, сделать его более объемным. Ничего не упустить, все успеть. Мы же работали так: камеру в одну сторону, потом — в другую: на Шакурова, теперь на Лаврова, а теперь опять на Шакурова.
— И так два года.
— Да, два года, год. А сейчас весь съемочный период на полный метр 20 дней, 24 дня, ну, 26 от силы. И весь процесс у режиссера заключен в монтаже. Ты уже никак не влияешь на ситуацию. Отснялся, поцеловались, выпили по рюмке на шапке и до свидания. Будущим картины занимаются продюсеры, артисты в этом не участвуют. А раньше мы переживали, ждали, обсуждали: «Ой, сократили». — «Да не может быть! А кто сократил?» — «Да Госкино». — «А кто?» — «Ну, Ермаш» — был такой министр кинематографии.
Сейчас ты даже не следишь, вышла картина или нет. Тебя уже захватила другая волна, уже другой молодой, из только что оперившихся звонит:
— Сергей Каюмович, я так боюсь и стесняюсь даже к вам обратиться, но у меня есть такая задумка. Вы мне нужны!
Я читаю сценарий и говорю:
— Хорошо, я тебе помогу, если ты «застрял» конкретно на мне.
У меня таких случаев полно. У кого-то снимаюсь бесплатно, если, допустим, это дипломная работа. Диплом — это неделя-полторы съемок где-нибудь в парке «Сокольники». Я все-таки тоже присматриваюсь, мне тоже интересно, какое это новое поколение, каким воздухом оно дышит, я от них тоже цепляю много нового, свежего, другого.
— И какие выводы?
— Они и мыслят, и разговаривают, и работают иначе. Раньше режиссер говорил: «Сережа, мы отсняли, хочешь посмотреть?»
Эти — нет, они сами по себе. Смотрят и потом говорят:
— Ага, давайте еще дубль.
— Так я же хорошо сработал.
— Сергей Каюмович, там что-то со светом.
Врут или не врут, не знаю.
— А что абсолютно ушло?
— Репетиционный период. Я сейчас с Горевым снимался в одной сцене (фильм «За ВДВ». — Прим. ред.). Мы только поздороваться с Мишей успели: «Привет!» — «Привет!» — и сразу в кадр. Он знает текст, я знаю текст. Никаких репетиций. А раньше садились отдельно с режиссером, он разбирал, и мы репетировали, оговаривали сцену, текст, если что-то не нравится — убирали. Сейчас все другое. Да люди другие!
— Какие?
— Только звучит: «Стоп, снято!» — они тут же в телефоне.
Я к съемкам готовлюсь, переписываю от руки на бумагу текст, мне так лучше запоминается, и что-то нахожу в нем свое или переделываю реплики, не очень ловко написанные, чтоб именно под моего героя легло. А молодые ребята текст роли учат не с листа, а со смартфона. Сцена закончилась, и они быстро переключились — болтают о какой-то сторонней ерунде, прежде чем начать другую сцену. Я так не умею, да и не хочу. Но и жизнь изменилась. Другой мир, другие законы, воспитание, воздух. Они формируются совершенно иначе, чем мы.
— А каким были вы? Как формировались в детстве, как вас воспитывали?
— Меня не воспитывали. Учился я ужасно. Если мама приходила с работы и я улыбался, она уже знала, что получил двойку. А иногда я получал кол и говорил, тоже улыбаясь:
— Мам, ну так получилось...
Она улыбалась мне в ответ:
— Ну, Сереженька, ну что же ты прям совсем уже, ну, двойку ладно, я еще согласна, но кол...
При всем моем бесшабашном характере мать меня очень любила. И я ей очень благодарен за то, что она меня никогда пальцем не тронула, что бы я ни натворил — или окно разбил у соседей, или что-то еще сделал нехорошее, шальное. Пацаны ведь шкодили. Мы жили в двухэтажном особнячке на Гоголевском бульваре, 4 и оттуда с крыши кидали в прохожих гнилые помидоры, вареную картошку или что под руку попадало. Целились по шляпам. Почему-то не любили мужиков в шляпах. Таким образом забавлялись в основном летом, потому что именно тогда жили на крыше всей своей дворовой компанией. И целыми днями у нас — футбол. Причем никакой специальной обуви не было — или босиком, или в сандалиях. И в трусах, предоставленный самому себе, я гонял по двору. Мать на работе, брат и сестра на десять и двенадцать лет меня старше. Сестра в училище, брат в техникуме сварщиком. Вот такая жизнь, абсолютно самостоятельная. Забежишь домой, отломишь кусок черного хлеба, в рыбий жир макнешь и сыт. Так что рыбьего жира в детстве я наелся на всю оставшуюся жизнь.
— А отец?
— Он вообще не знал, чем я занимаюсь. Ему было неинтересно, у него своя жизнь. Он был охотником, у него в сарае во дворе жили 16 собак.
— Сыновей не приучал к этому делу?
— Нет, на охоту нас он не брал. Мы даже ружья ни разу в руках не держали. Он был очень замкнутый татарин. Его контузило, плохо слышал. И круг друзей у него свой — татары, с которыми он и общался. В центре Москвы их как раз было очень много — дворники, носильщики, точильщики металла, которые ходили по дворам. Отдельная каста. Отец, когда домой приходил, с нами не общался. Он и говорил-то по-русски не очень хорошо. А татарского языка никто в семье не знал, даже мать ни слова.
— Что свело вместе таких разных людей — вашу маму и отца?
— Не знаю. Они познакомились в Кашире. Мать была дочерью православного священника. И каким образом все у них происходило, я никогда не интересовался. Но четверых детей да в трудные годы точно в любви нарожали.
Жили очень хорошо, весело. Двор у нас был прекрасный, все друг друга любили, все друг друга подкармливали, все друг другу помогали. Если кто-то заболеет — лекарство, горчичники — все что угодно. Окна первых этажей были открыты. Двери не закрывались, у нас не было в дверях запора. В любое время могли прийти гости. Отец привозил с охоты кучу дичи, мать ее жарила, варила и сразу всех соседей звала. А еще патефон ставили и гуляли до ночи.
— Были какие-то предпосылки, что вы станете артистом?
— Боже упаси. У меня все в жизни случайно. Вот в пионерском лагере подошел ко мне пионервожатый, говорит:
— Слушай, ты такой подвижный, в футбол замечательно играешь, давай я тебя отведу в спортивную секцию.
Я говорю:
— Давай.
Вернулись в Москву, он меня взял за руку и отвел. Дальше я стал ездить сам на стадион Юных пионеров, метро «Динамо». И пошло, пошло. В 18 лет я уже стал самым молодым мастером спорта Советского Союза по акробатике.
Или театр, например. Когда я в школе учился, ко мне ребята подходят: «Слушай, ты же читаешь неплохо, давай в драмкружок, там какой-то мужик интересный, бывший артист». Я залез в этот кружок, мне понравилось. Начал валять дурака. Потом драмкружок перерос в Народный театр на Яузе. Туда совершенно случайно этот руководитель пригласил драматурга Виктора Розова на спектакль «Не было ни гроша, да вдруг алтын» по Островскому, где я играл Елесю. Розов говорит руководителю:
— Пацан интересный, давай его учиться отдадим.
— Так у него нет среднего образования!
Я школу бросил после восьмого класса, надоело учиться, и пошел работать в таксомоторный парк.
Но Розов договорился и меня в виде исключения взяли в школу-студию при Центральном детском театре. Я ее и окончил. Дипломным спектаклем был «Фигаро» по Бомарше. Пошли мы с другом и однокурсником распределяться после окончания по театрам. Друга взяли в Таганку, где тогда работал Любимов, и он мне туда же прийти предлагал, но я отказался. Не нравилась мне Таганка. Пошел на Бронную, и меня Андрей Александрович Гончаров не только взял в театр, но даже главную роль сразу дал в пьесе Владимира Максимова «Жив человек». Месяца два я репетировал, а потом все уехали на гастроли в Ригу, а мне пришла повестка в армию. Я пытался руководству дозвониться, но не получилось. Про меня все забыли. А тут звонок из Театра Советской армии (видно, они как-то узнали, что парень есть у Гончарова талантливый, репетирует главную роль):