Коллекция. Караван историйРепортаж
Николай Лебедев: «Сегодня важно не растерять себя»
Думаю, рецепт создания кассовой картины только один. Если по-настоящему любишь историю, которую рассказываешь, если она тебя по-настоящему волнует, то в результате сможет взволновать и других людей, если передашь им свою эмоцию с экрана.
Николай Игоревич, в декабре состоится премьера вашего фильма «Нюрнберг». Что заставило обратиться к военной теме?
— В России нет ни одной семьи, которую не затронула бы Великая Отечественная. Мой отец всю жизнь искал могилу погибшего брата — так ее и не нашел. Теперь этим занимаемся мы с моим братом. Дяде исполнилось девятнадцать, когда он погиб под Веной, в городке Лаксенбург. Если в начале войны была полная неразбериха и могилу нашего сорокалетнего деда, военврача, который попал в окружение и погиб под Харьковом, к несчастью, найти просто невозможно, то с могилой дяди другая история. Есть схема братского захоронения, там лежало 38 человек, есть карта его прежнего местонахождения, но могилу перенесли наши похоронные войска на кладбище в Вене. Какое конкретно, мы пока, к сожалению, узнать не можем. Отец в середине 60-х, еще при железном занавесе, умудрился попасть в Австрию, но так ничего и не отыскал. До конца жизни он писал в международный Красный Крест, в поисковые организации — ответы на запросы продолжали приходить, когда его уже не стало... И я много писал: в посольства, в редакции наших газет в Австрии и еще замечательному человеку — исследователю Петеру Сикслю, который составил поименно список всех советских граждан, погибших в Австрии. Он издал книгу, где упоминается имя нашего дяди, там указано, что он погиб в Лаксенбурге. Но где сейчас находится захоронение, так пока и не известно. Мы продолжаем искать.
Я не могу сказать, что увлекался военной историей. Но прикоснувшись к материалу Нюрнбергского процесса, почувствовал, как в нем пульсирует такая сила, энергия, содержится столько смыслов и нравственных уроков, что меня это захватило. Увлекла история, которая придумалась на основе реальных событий, увлекли отдельные сюжетные линии романа Александра Звягинцева «На веки вечные», на основе которого построен сценарий, увлекли исторические линии, параллели, связанные со всем известными персонажами — Романом Руденко, Марлен Дитрих, Германом Герингом. Мне было интересно исследовать, как люди сильные, обладавшие недюжинным интеллектом, становились на сторону зла, почему это происходило, зачем? Как этого избежать? И мне, конечно же, интересен главный герой фильма советский офицер Игорь Волгин — прежде всего потому, что он человек чистый, сильный, искренний, нравственный, настоящий. После войны он оказывается посередине выжженного пространства — и в прямом смысле слова и в переносном, когда многие вещи и понятия, которые он считал незыблемыми, оказались разрушенными изнутри, все важнейшие моральные и нравственные принципы подверглись сомнению, — слишком страшна уродливая реальность войны. Как выживать, как выходить из этого вселенского кризиса? Как найти силы жить дальше, как двигаться вперед, как не впасть в цинизм, неверие или депрессию? Вот что меня волновало.
— Картину должна была прокатывать крупная голливудская компания, поскольку в ее производстве помимо России участвовало несколько стран — Германия, Чехия, Великобритания.
— Ситуация изменилась не только для нашей картины, я очень надеюсь, что новый дистрибьютор справится с прокатом ничуть не хуже, и судьба картины сложится счастливо. Фильм потребовал колоссальных усилий большого творческого коллектива. Вообще, снимать за границей — а довольно большая часть «Нюрнберга» снималась за пределами страны — всегда очень непросто. Ошибочно считается, что это шикарно, здорово, приятно. Но, как говорил Альфред Хичкок, угольная шахта везде угольная шахта. Когда ты приходишь в павильон или на съемочную площадку у нас или за рубежом, сталкиваешься с одинаковыми проблемами.
Часть моего фильма «Изгнанник» снималась в Америке, это было совместное российско-американское производство. Я все время допытывался у исполнителей главных ролей Энн Арчер и Кипа Пардью, чем отличаются съемки в Америке от российских? В начале двухтысячных мне казалось, что американское кинопроизводство по сравнению с нашим — это нечто космическое. Впрочем, на тот момент отчасти так и было, поскольку у нас после девяностых кинематограф был фактически разрушен. Но обе мои звезды в один голос повторяли, что для Америки создание фильмов такой же трудоемкий и непредсказуемый процесс и он ничем не отличается от съемок в России, — и это оказалось чистой правдой. Вопрос не в том, где снимать, вопрос в том, ЧТО снимать. Я много работал за границей, по-мимо Соединенных Штатов снимал в Испании, Италии, Словакии, Тунисе, Швеции, Великобритании, Австралии... Знаю, о чем говорю.
На «Нюрнберге» пережили чешскую экспедицию. Работали прекрасной группой, но на дворе стояло сложное ковидное время. Каждый раз, выходя на площадку, я не знал, начнем мы съемку или нет: вдруг нас закроют, вдруг что-то ужесточится в санитарных нормах, которые менялись каждый день. В общем, меня не покидало ощущение, что мы движемся над пропастью по лезвию бритвы.
Когда вернулись в Москву, стало как-то проще. Вообще дома снимать легче, ты понимаешь окружающий мир, его закономерности, в том числе и неписаные, понимаешь, что происходит с людьми. В гостях действовать сложнее. Когда продолжили съемки на «Мосфильме», тоже в непростой эпидемиологической ситуации, я почувствовал себя более защищенным. Хотя и в Чехии мы работали без пауз, график был крайне плотным.
Что касается совместного производства, то у нас в группе работали и снимались представители многих стран: Маркус Кунце, Клаус Шиндлер, Йоахим Пауль Ассбёк, Людвиг Холбург и многие другие актеры — из Германии, Вольфганг Черни — из Австрии, Лаура Бах из Дании, Карстен Норгаард и Брайан Каспе из Соединенных Штатов Америки, Шарлотта Харвуд из Великобритании, Матей Гавелка из Чехии, Ален Блажевич из Сербии, Зураб Кипшидзе из Грузии... Не могу не назвать замечательных российских актеров — Евгения Миронова, Сергея Безрукова, Игоря Петренко. А наших главных героев сыграли Любовь Аксенова и Сергей Кемпо, для него это первая главная роль в кино. Прекрасный, по-моему, актер, очень сильный, у них сложился интересный дуэт с Любой, которая уже известна зрителям.
Это был сложный опыт, мне приходилось постоянно переключаться с одного языка на другой. Не могу похвастаться, что у меня идеальный английский, хотя для работы его хватало. Мой оператор Ирек Хартович — американец польского происхождения, мы давно работаем вместе и общаемся на английском языке. Актеры тоже большей частью разговаривали на английском, иногда переходя на немецкий или чешский. Я не так легко, как другие, переключаю в голове этот тумблер, немецкого я вообще не знаю, но какие-то слова успел выучить.
Группа была по преимуществу чешской, и мы немного освоили чешский язык. В общем, это было большое и иногда рискованное приключение. Но теперь самое главное, чтобы у картины сложилась судьба.
В моей фильмографии были сложные фильмы, например «Волкодав из рода Серых Псов», «Легенда № 17», а уж «Экипаж» трудный просто по определению, это фильм-катастрофа с огромным количеством персонажей. Но «Нюрнберг» по степени сложности превзошел все. Надо было воссоздать на экране 40-е годы прошлого века, найти исторический реквизит, выстроить сложные декорации, в том числе зала, где проходил процесс, завезти военную технику той поры, привлечь несколько сотен человек массовки, да еще и одеть всех в костюмы того времени. В общем, все было серьезно.
— Я побывала в Нюрнберге и поразилась, насколько маленьким и неприметным оказалось здание на окраине города, где проходил суд над нацистскими преступниками.
— Это только часть комплекса Дворца правосудия. А сам комплекс занимает несколько кварталов. Нам показали тюрьму, где содержались военные преступники, мы собирались там снимать, но в тот момент разразилась тяжелейшая ковидная история, так что тюрьму снимали в другом месте, стараясь не погрешить против ее исторического облика. Сам Дворец правосудия мы снимали тоже не в Нюрнберге — из-за ковидных ограничений туда было просто невозможно попасть, перебрались в Калининград, где сохранилась немецкая архитектура, европейская интонация. С удивлением узнал, что в здании, которое мы использовали как экстерьер Дворца правосудия, до нас снимались очень известные картины — например «Судьба человека», «Отец солдата», «Женя, Женечка и «катюша».
— Как выбирали актеров? Много ли было претендентов на роли?
— С Безруковым мы давно собирались вместе поработать, да как-то не случалось. И когда я ему предложил роль Руденко, он сразу согласился, даже не читая сценарий. Такое доверие дорогого стоит. Перед Сергеем стояла сложная задача: у него все сцены проходят в зале суда, он произносит те самые официальные тексты, которые произносил в Нюрнберге главный обвинитель от СССР. И все. Но Безруков насытил сухие и жесткие строки мощной личностной интонацией. С ним было замечательно работать. А Миронову я позвонил прямо из Чехии, сказал: «Жень, такая ситуация. Есть роль одного из руководителей советской делегации, было бы здорово, если бы ты ее сыграл». Мы много с ним работали, делали вместе «Змеиный источник», «Апостола», он озвучивал одну из важных ролей в «Волкодаве...». Внешне могло бы показаться, что роль полковника Мигачева не совсем для него, однако Миронов — актер огромного диапазона, он может все. Когда я позвонил, Женя сразу отозвался. Меня радует, что он остается таким же дотошным в работе. Помню, как он возился с каждой деталью в «Змеином источнике», исписал целую кипу маленьких листочков, на каждом зафиксировав, что он делает в конкретной сцене: вытаскивает платочек, прикасается ко лбу, вытирая пот, снимает очки... Он очень точно продумывал каждую деталь роли.
Так как я находился в другой стране, прилететь в Москву из-за беспрецедентных ковидных запретов было невозможно, мы сидели у компьютеров и по скайпу проходили весь материал. Миронов читал сцену за сценой, обсуждал каждую деталь. Мы спорили, он предлагал свои идеи, я — свои; совместно дорабатывали диалоги, некоторые сцены переставляли, потому что он нащупал какие-то неточности в психологическом рисунке роли, переделывали, придумывали внешность персонажа, его повадки. Работать с Мироновым на площадке огромное удовольствие, он всегда сосредоточен, знает, чего хочет, внимательно слушает режиссера, подхватывает его идеи. И если предлагает что-то свое, то это всегда очень точно и интересно.
Как-то меня пригласили на премьеру фильма «Родина», где я впервые увидел на экране Любу Аксенову в роли девочки-мажора. Люба мне показалась очень убедительной, харизматичной. Позже мы повстречались на пробах «Мастера и Маргариты», и она даже была утверждена на одну из ролей. Мне очень хотелось с ней работать. Когда возник проект «Нюрнберг», я подумал о Любе снова, она стала одной из главных кандидаток на роль главной героини. Но так складывался ансамбль, что Люба не вписывалась в структуру картины. Она прошла пробы, но мы потом долго решали, в какой интонации снимать главную героиню, и утвердили другую актрису. Я позвонил Любе, зная, что актеры очень болезненно относятся к отказам, иногда очень сильно обижаются. К ее чести, Люба меня услышала: речь шла не об ее актерских качествах, а о выборе интонации роли.
Прошел год. За это время производство картины остановилось, потому что случилась пандемия. Восемнадцатого марта 2020 года должен был состояться первый съемочный день, 16 марта в Чехии объявили полный локдаун. Во время паузы я продолжал работать над сценарием и в какой-то момент выявил в нем логически недоработанные, неточные вещи. Стал переписывать, править, достраивать и в итоге понял, что ошибался по поводу характера героини, что надо его менять. В связи с этим актриса, которая уже была утверждена на роль и готовилась к работе, в новую систему координат не вписывалась, требовался другой человеческий тип.
Решив для себя, что надо менять характер персонажа, я позвонил утвержденной актрисе и попытался ей это объяснить. Это всегда мучительный момент. Актриса на меня смертельно обиделась, но тут уж ничего не поделаешь: картина — это живой организм, она, бывает, диктует свое. Только после этого я обратился к Любе. Она могла отказаться, памятуя о былой профессиональной травме, и вот тогда я попал бы в очень сложную ситуацию: пришлось бы проводить новые пробы и искать героиню заново. И не факт, что это получилось бы. Честно говоря, ожидал всего, чего угодно, но Люба тронула меня по-человечески и профессионально, сказав просто: «Да, я готова». Спросила только, когда будут новые пробы. Я ответил: «Вы уже их прошли». Так началась наша работа. С Любой было интересно, она знала, чего хочет. Мы не всегда совпадали в том, как видим роль, но всегда находили общий язык. И когда картина уже была смонтирована, потребовалось изменить интонацию некоторых сцен. По моей просьбе Люба озвучила их иначе, чем на съемочной площадке, и это дополнительно обогатило характер героини. На днях смотрел первую сборку по звуку, и мне очень понравилось, как зазвучали новые тона в роли Любы.
С Сережей Кемпо мы знакомы достаточно давно, работали вместе на «Легенде № 17», он играл хоккеиста Зимина, а потом на «Экипаже», где ему досталась весьма заметная роль бортпроводника Андрея. Я знал, что он очень разноплановый актер и может сыграть многое, надо только предоставить шанс. Вообще, это большая ошибка режиссеров, которые видят актеров только в одном амплуа и не дают им раскрыться иначе.
На самом деле актеры способны меняться кардинально. До «Змеиного источника» Миронов играл только положительных персонажей, а тут ярко проявился в резко отрицательной роли, потому что артист хороший. В этой же картине в новом, неожиданном качестве предстала и Ольга Остроумова. Помню, как Валентин Иосифович Гафт, с которым мне выпало счастье быть знакомым, восхищался этой ролью Ольги Михайловны, говорил, насколько она здесь непохожа на себя. Кемпо пробовался в мой проект «Мастер и Маргарита» и был утвержден на роль Ивана Бездомного. Тем, кто видел эти пробы — очень убедительные, азартные, немного шаржированные, — казалось, что Кемпо и есть такой «пролетарский поэт» в толстовке, он никогда не сыграет военного человека, умного, интеллигентного, тонкого, правильного, убежденного в своих принципах. Возникали серьезные споры с продюсерами. Мне это не впервой, сложно было утверждать и Игоря Петренко на Травкина в «Звезде», и Данилу Козловского на хоккеиста Харламова. Но Сергей все же сыграл в «Нюрнберге», и сыграл превосходно.
Он очень хороший актер, надеюсь, смогу с ним работать и впредь, он невероятно настоящий. В Сергее есть мощный человеческий стержень. При этом он способен, не используя возможностей грима и прочих внешних приспособлений, абсолютно преображаться внутренне. Он не из породы Актер Актерычей, которые приходят на площадку и спрашивают: «Чего изволите? Могу вприсядку пройтись с гармошкой, могу Шекспира продекламировать». Он очень вдумчиво работает с материалом, преодолевает с персонажем весь извилистый путь. Кемпо сыграл абсолютно положительного героя, а это сложно. Изобразить отрицательного персонажа несравнимо легче: в образе есть внутренний конфликт. А сделать живым идеального человека — сложнейшая задача. Сережа замечательно с ней справился, ему сочувствуешь, он вызывает сопереживание. При этом он и физически отлично подготовлен, все трюки в картине исполняет сам. Словом, многогранный человек.