Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Надежда Бабкина. Ягодка опять
Однажды узнали про конкурс вроде "Алло, мы ищем таланты!", решили принять участие, поехали. В кулуарах стоял парень в военной форме, играл на контрабасе, мы попросили: "Иди сюда, подыграй нам". Другой сидел у рояля. В общем, собрали скрипку, бубен и утюг, где-то в коридоре отрепетировали номер и вышли на сцену с этими парнями из других коллективов. Работали на импровизации, с горящими глазами. Но... потерпели фиаско, нам сказали примерно следующее: вы не таланты, нам не подходите, слишком громко поете.
— Надежда Георгиевна, «Русской песне» — ансамблю, который сегодня стал театром, исполнилось сорок пять лет. Как это начиналось?
— Началось это все в общежитии Института имени Гнесиных, в котором я училась на дирижерско-хоровом факультете. Юной девушкой приехала в Москву из Астрахани. До этого ни разу не бывала в столице, и меня сразу затянуло в сумасшедший водоворот. Я и не хотела из него выбираться. Мне было все невероятно интересно, все новое имело притягательную силу, я все хотела знать. И в этом помогали преподаватели. Мы получали знания от людей, которые глубоко изучали наши корневища, которые заразили нас любовью к народному жанру. Кто-то по сей день считает его низким, третьесортным, не имеющим никакого отношения к академизму, к классическому направлению. Кто-то уверен, что тратить время на серьезное изучение народной музыки не стоит. Русская народная культура — вовсе не сказочки и прибауточки, так ее могут воспринимать только невежды, необразованные люди. Это мощнейшая основа всей нашей жизни. «Русская песня» достигла величайшего уровня, исполняя народную музыку. Сегодня это государственный академический театр, в котором одна из главнейших составляющих — высота нашего профессионализма.
При этом Надя Бабкина не всегда была в чести, иной раз ощущала себя ненужным элементом. Моего коллегу Митю Покровского поддерживал Союз композиторов, его привечал сам Родион Щедрин. Министерство культуры приветствовало студенческий молодежный ансамбль «Карагод», он стал базой этнографического направления. А тут какая-то Надя Бабкина создает свою творческую единицу... Да кому она нужна, кто она такая?! В 1975 году я решила: мы должны быть ни на кого не похожими, нам надо стать экспериментаторами.
Как случилось, что я взялась руководить коллективом? Меня назначили на эту должность девчонки, сидевшие со мной за одним столом в общежитии: «Надь, ты побойчее, давай руководи. Не понравится — через месяц бросишь нас к чертовой матери, назначишь вместо себя кого-то другого». Поступить так не позволяло воспитание. Мой папа был руководителем, он никогда ничего и никому не перепоручал, всегда сам тянул лямку. Мне внушал: «Если берешься за что-то, доводи до конца. Сомневаешься — даже не трать на это время». И он был прав: если уж взялся за гуж, не говори, что не дюж!
Помню, проснулись утром, девчонки спрашивают:
— Ну что, Надька, когда у нас репетиция? — Опаньки, а я откуда знаю? — Ну, выучим мы пару песен, а куда пойдем их петь?
Они стали засыпать меня вопросами, а я не знала, как на них отвечать. Так сложилось, что я — человек мгновенных решений, не могу о чем-то долго раздумывать. Тут же сочинила ответ:
— Репетиция сегодня после лекций в общаге, будем разучивать два произведения, позже скажу вам какие.
И понеслось. Стала узнавать, где, на каких площадках проходят музыкальные конкурсы. Шли участвовать во всех, на которые успевали. Везде нас футболили, желающих, таких как мы, было полно. Не получилось в одном месте, не отчаивались, искали другую территорию. Особо не расстраивались, для нас конкурсы были своего рода забавой. В институте мы получали стипендию, а еще зарабатывали, халтурили.
Однажды распевалась и параллельно мыла пол. Окна были открыты. Вдруг в дверь заходит парень:
— Кто тут сейчас орал?
— Во-первых, не орала, а пела! А в чем дело?
— Я работаю в оркестре «Боян», завтра у нас прослушивание солисток, приходи — тебя точно возьмут.
А у меня тут ведро стоит, тряпка в руках. На следующий день пошла — и меня взяли, хотя там столько девок сидело в коридоре. Парень тот играл в оркестре на баяне. Стала зарабатывать, выступала на радио, записала с оркестром свои первые пластинки. Руководитель постоянно ходил в деканат отпрашивать меня с занятий. Но экзамены сдавала на общих основаниях, ответственности за знания с меня никто не снимал. Правда я все успевала.
А когда создалась «Русская песня», мы пели в концертах, за это платили десятку, однажды с нами рассчитались книгами. Общежитие стояло на улице Космонавтов, напротив ВДНХ, институт располагался в центре — на Поварской. Утром сбрасывались по двадцать пять копеек, вчетвером садились в такси до института. С педагогами сталкивались у входа, те шли пешком и видя нас, удивлялись: «Какие у нас пошли студенты, на такси разъезжают!»
Гостиницу «Космос» еще не построили, район выглядел деревенским. На каждом шагу работали ларьки, где продавали бурду, называвшуюся кофе с молоком, и пончики в сахарной пудре. Какой же вкуснятиной они нам казались! Считаю, мы жили богато, на что поесть было всегда. А уж если работать на макаронной фабрике... Я руководила там самодеятельностью. Тогда часто при предприятии создавались самодеятельные народные коллективы. Это сейчас их нет, а зря. Когда кто-то сегодня спрашивает:
— Вам, наверное, трудно жилось в Советском Союзе? — отвечаю:
— Мне все было по плечу.
Захотела я работать на фабрике, приехала и предложила свои услуги. И меня взяли. Легко устанавливала контакт с людьми, по сей день могу со всеми договориться, лишь бы только впустили в дверь.
Наши друзья руководили самодеятельностью на ликеро-водочном заводе, так что к любому празднику мы были прекрасно подготовлены. Сложности преодолевали легко, нам было весело. Когда закусить было нечем, жарили картошку на воде, чтобы не пригорала. Но она получалась румяной, так что нравилась нам и такой.
Никто мне тогда не подсказал, что надо собирать документацию, регистрировать коллектив. Мы пели себе и пели, ездили и ездили на гастроли, и нам это нравилось. Когда сегодня глава какого-нибудь региона спрашивает:
— А что вы к нам не приезжаете? — отвечаю:
— Думаете, чемодан собрала и поехала?
Для этого надо, чтобы кто-то пригласил, все организовал, чтобы мы уточнили свой график. Тогда мы поймем: здесь нас ждут. Продемонстрируем свой «духовный продукт» и заработаем аплодисменты и гонорар. Все логично.
По сей день вспоминаю наше первое выступление в концертном зале Союза композиторов. Помню, с каким восхищением нас принимала аудитория, а публика там собиралась непростая. Но мы ее покорили. Правда, никогда не могла себе представить, что это выльется в структуру огромного масштаба, что я буду популярна на всю страну и даже дальше. К слову, маленькие дети узнают меня чаще, чем их родители. Наверное, ощущают во мне что-то родное. Мое детство было счастливым, меня никто не обделял, я делала все что хотела. Но и получала за то, что крепко озорничала.
— А что творили?
— Да все! Завуч меня не любила и не принимала, я не понимала, за что, почему так происходит. Пошла и помазала ей ворота дегтем — это же позор на всю деревню. Муж закатил ей скандал.
В другой раз угнала папин мотоцикл, серьезную немецкую машину КS 750, она появилась у отца еще во время войны. Мотоцикл был с коляской. Просто мне захотелось на нем покататься. Брат увидел, закричал: «Надька, возьми меня с собой, иначе я все родителям расскажу». Пришлось посадить его в люльку. Когда заметила, как на дороге за нами погналась милиция, скомандовала:
— Валерка, выпрыгивай из люльки!
А он мне:
— Я боюсь.
Но все-таки выпрыгнул, я не знала, как остановить мотоцикл, пришлось прыгать следом, а мотоцикл улетел в Волгу. К счастью, его достали и он продолжил ездить. Но пришлось во всем признаться папе.
Мама работала учительницей начальных классов, но никогда не хотела учить нас с братом, считала, что это было бы несправедливо по отношению к другим детям. Родители были правдолюбами, я воспитана так же. Училась блестяще, проявляла прекрасные способности, но девочкой была беспокойной, хлопот родителям доставляла.
— Вернусь к «Русской песне». Коллектив надо было развивать, обеспечивать аранжировками, привлекать музыкантов. Как это происходило?
— Вначале у нас ничего не было. Однажды узнали про конкурс вроде «Алло, мы ищем таланты!», решили принять участие, поехали. В кулуарах стоял парень в военной форме, играл на контрабасе, мы попросили: «Иди сюда, подыграй нам». Другой сидел у рояля. В общем, собрали скрипку, бубен и утюг, где-то в коридоре отрепетировали номер и вышли на сцену с этими парнями из других коллективов. Работали на импровизации, с горящими глазами. Но... потерпели фиаско, нам сказали примерно следующее: вы не таланты, нам не подходите, слишком громко поете. А мы без микрофонов покрывали весь зал. Думаете, нас это остановило? Продолжили двигаться дальше.
Институт мы благополучно окончили, кто-то продолжил учиться в аспирантуре, я поступила на сольное народное пение в Гнесинку. Так что из общаги нас не гнали.
— В те времена, чтобы оставаться в Москве, требовалось получить прописку.
— Со мной все было в порядке, я по щелчку вышла замуж. Увидела парня-музыканта, который мне понравился, и сказала: «Вот этот будет моим». И он стал моим, а девчонок надо было пристраивать.
Моя жизнь никогда не отличалась размеренностью, в ней все случалось как-то одновременно. Как шарахнет! И ни от чего нельзя отказаться, надо все как-то «умотыжить». Потом сообразила: никогда не подведет правильная организация труда — тогда все успеешь сделать, исполнить свои желания, да еще в конечном итоге получишь удовольствие. Конечно, как все люди, я могу расстроиться, переживать, что что-то не получается или тяжело идет, но это нормально, я живой человек.