Сестра Мордюковой: «Женское счастье Нонна так и не нашла. ей попадались не те мужчины»
Без преувеличения, ее знала и любила вся страна. На счету актрисы Ульяна Громова из «Молодой гвардии», управдом Плющ из «Бриллиантовой руки», Клавдия из «Комиссара», купчиха Белотелова из «Женитьбы Бальзаминова» и еще десятки легендарных ролей. Эти фильмы смотрят и пересматривают до сих пор. О непростой, но такой яркой жизни Нонны Мордюковой «Каравану историй» рассказала ее сестра Людмила Мордюкова.
Я глубоко убеждена: мою сестру Нонну Мордюкову не во ВГИКе научили актерскому мастерству, она с ним родилась. Недаром в британской энциклопедии «Кто есть кто» она — в списке десяти лучших актрис ХХ века.
Вспоминаю одну довольно жуткую историю из нашего военного детства. Нас в семье было шестеро: два брата и четыре сестры. Мама наша была очень активной: коммунистка, до войны поднимала колхозы, потом в городе Ейске работала секретарем горкома партии. Когда немцы подошли к Ейску, мама зашила партбилет в юбку, погрузила нас на телегу, и мы поехали куда глаза глядят — прятаться. Но немцы дорогу уже перекрыли и сам город заняли. Была зима, по пути нам встретилась заброшенная маленькая сторожка: открываешь дверь, за ней — комнатка, и больше ничего. Вокруг стояли амбары с семечками и кукурузой и скирды соломы. Деваться нам было некуда, и мы поселились там. Вскоре и туда пришли немцы. Оставили полицаев, а сами двинулись дальше. Боялись мы страшно, ведь расстреливали как раз коммунистов, а еще партизан и евреев. Рядом была речка с крутым склоном на другом берегу, и мы не раз видели, хоть мама и прикрывала нам глаза, как немцы ставили на обрыв целые семьи, расстреливали, и тела падали вниз. Были в округе и партизаны, они иногда приходили к нам из леса погреться. Мама как член партии считала своим долгом им помогать. И вот однажды пришли из леса трое. Мама затопила печку соломой, накормила их, напоила. И тут к нашему дому подъезжают полицаи. Один партизан зарылся в семечки, второй спрятался в стог сена, а третий говорит:
— Я никуда не пойду, мне снилась церковь, меня все равно убьют.
Мама умоляла его:
— У меня дети, не губи нас, иди где-нибудь спрячься.
— Нет, — говорит, и все. Отвернулся и лежит.
И тут Нонна — ей только 17 лет было, но вот что значит актриса от Бога! — быстренько надевает пальтишко, выходит на улицу и, как будто не замечая, что полицаи вокруг, начинает перекидывать сено вилами, еще и песенку напевает. В это время полицаи верхом на конях окружают ее. Спрашивают:
— Дочка, кто в доме?
А она с наивным и беспечным видом разворачивается к ним и говорит:
— Мама и дети, заходите, дядя, — при этом достает из кармана семечки и грызет.
А мама нас маленьких в окошечко выставила, как будто мы любопытствуем, что там происходит. При этом только и думаем, что за нами партизан лежит. Тем временем полицаи спрашивают у Нонны:
— Чьи это следы на снегу? Кто к вам в дом приходил?
Она абсолютно спокойно отвечает:
— А это мы с братом хворост собирали, печку топить.
И так это она все убедительно сыграла, что ей поверили и в дом не зашли. Каково ей было в этот момент — даже представить невозможно...
Когда немцев из Ейска вышибли, наша семья вернулась в город. Там все было практически полностью разрушено. Нам отдали чудом сохранившийся купеческий дом на улице Энгельса. С ним связана такая история: когда мы выехали из этого дома, там поселился директор ресторана и начал делать ремонт. При этом в стене нашелся сундучок с кладом. Бывший владелец дома, купец, был репрессирован и погиб в ссылке, а богатства свои успел замуровать. Когда власти узнали про клад, бросились искать, не спрятано ли еще что-нибудь в доме. По кирпичику разобрали, разрушили до основания, но в итоге нашли еще два клада. Представляете, мы сидели на бриллиантах и золоте, а питались при этом одной кукурузной кашей. Первые послевоенные годы были очень голодными. Мы едва сводили концы с концами, так еще и посылали Нонне во ВГИК посылки с кукурузной крупой. Все студенты очень ждали этих посылок, так как тоже голодали. Дошло до того, что Нонна с соседками по общежитию старались больше лежать, чтобы сэкономить энергию, и съели весь клей на основе крахмала, который им выдали для заклейки на зиму окон.
Сразу после войны Нонна поехала поступать во ВГИК. Это ей Сергей Бондарчук посоветовал, он когда-то с сестрой учился в одной школе. И вот приехал из института на каникулы, встретил Нонну и говорит: «Поезжай в Москву поступать, только маме не говори». Она и не сказала, мама думала, она в Ростов едет, в педагогический институт. А они с Сергеем после Ростова втихаря сели в товарный вагон и четыре дня тряслись до Москвы. Нонна приехала поступать в одном платье-«татьянке» с коротенькими рукавчиками, а август в Москве в тот год выдался очень холодным. Первую ночь в столице сестра ночевала на вокзале.
Во ВГИКе выяснилось, что первые отборочные туры уже закончились, шел третий тур. И Нонну, естественно, не хотели до него допускать. Тогда она сказала только одну фразу: «Ну, тогда отдавайте мои документы, я поеду домой». Но как она это сказала! У нее столько переживаний на лице было, столько боли и обиды в глазах, что вот ехала в товарном вагоне без билетов, без денег в эту Москву! И один человек в комиссии вдруг заинтересовался: «Нет, девушка, подождите!» Ее повели туда, где шел просмотр. Экзаменаторы спрашивают:
— Вы что-нибудь подготовили?
Она говорит:
— Да, монолог Фамусова.
Комиссия просто лежала от смеха. Ее тембр, ее грудной голос сразу им понравились. Потом ее спросили: «А какие-нибудь случаи из жизни вы знаете?» Для Нонны лучшего и придумать было нельзя: байки — ее конек. Дальше все пошло уже как по маслу, ее взяли, потому что талант врожденный.
Со временем благодаря Нонне вся наша большая семья перебралась в Москву. Сначала мы с мамой просто приезжали к ним со Славой Тихоновым — они жили тогда на Пироговке в одной комнатке в коммуналке. И Слава, кстати, никогда не был против, чтобы мы у них останавливались. Он и сам приезжал с Нонной к нам в Ейск на каникулы. Мои одноклассники на меня прямо молились, что я каждый день вижу самого Тихонова. Все влюбились в него после фильма «Максимка», и местные девчонки висли на нашем заборе, подглядывая за Славой. Потом мама всех нас вывозила в колхоз работать. Тихонов абрикосы собирал, помидорчики, все это в ящички укладывал. Каждая бригада жила в отдельной комнате. Мы — всей семьей: Нонна со Славой, мама, я, младшие брат и сестры. Помню, нарвем душистых цветов: горошек, ромашку, разложим на полу рядочками, а сверху стелим белую простыню. И на этой постели все спим. Мама все хотела Тихонова куда-нибудь переселить, чтобы ему было попросторнее. Говорила:
— Слава, ну что ты будешь в этой куче-мале...
Но он не соглашался:
— Я хочу с Нонной дышать одним воздухом.
Тихонов такой был счастливый в эти дни! И очень румяный от свежего воздуха, от фруктов, от кубанского изобилия. В эти годы мы стали его настоящей семьей. Он же рос в Павловском Посаде единственным ребенком в семье за высоким забором. Мама его, Валентина Вячеславовна, была очень строгой, она никуда Славу не пускала. Ему хотелось играть с мальчишками, а она говорила: «Нельзя!» И вдруг у Тихонова появилась семья, мы на него вешаемся. Он с нами, детьми, и в казаки-разбойники мог поиграть, побегать — любил игры: и детские, и взрослые. Нонна всю жизнь дружила с актрисой Лорой Кронберг и ее гражданским мужем шахматистом Михаилом Талем. И Миша Таль, будущий чемпион мира по шахматам, охотно играл со Славой, находя его достойным партнером. А с самой Лорой Слава играл в джокер-покер...