Дочь и внук Эльдара Рязанова рассказывают о его первой семье
«Папа очень болезненно переживал расставание и развод с моей мамой. В последнем письме, которое он написал ей, была фраза: «Расстаться с тобой — все равно что содрать с себя кожу». Они были очень близкими людьми, друзьями, единомышленниками. Но так получилось, что жизнь родителей оказалась длиннее, чем одна любовь», — говорит дочь Эльдара Рязанова.
Эльдар Рязанов прожил со своей первой женой Зоей Фоминой почти 30 лет, а потом каждый из них пошел своей дорогой. И все же именно с Зоей Рязанов стал тем, кем он стал. Ольга Эльдаровна Рязанова и Дмитрий Трояновский (ее сын и, соответственно, внук режиссера) поделились своими воспоминаниями о нем. А еще показали некоторые письма, которые Эльдар Александрович писал своей первой жене...
— Эльдар Александрович с Зоей Петровной, насколько я знаю, познакомились, еще учась во ВГИКе...
Дмитрий: Да, в 1944 году они оба поступили на курс Григория Козинцева. Причем бабушка была любимой ученицей мастера, а дед — нет. После первого курса Козинцев его вообще хотел отчислить, ссылаясь на то, что Рязанов слишком молод для режиссера. На что дедушка со свойственной ему иронией ответил: «Год назад я был еще моложе, вы могли заметить это еще тогда». В институт ведь он поступил в 16 лет, окончив школу экстерном.
Так как в то время в СССР был период «малокартинья» и получить работу в художественном кино было нереально, дедушка и бабушка оба выбрали документалистику. У них был один дипломный документальный фильм на двоих — «Они учатся в Москве», за который поставили отлично. Они вместе сняли еще один фильм — «Твои книжки». Вот только в отличие от деда бабушка на всю жизнь осталась в документальном кино. Она была одним из режиссеров, снявших советско-американский сериал «Великая Отечественная» (в мировом прокате он назывался «Неизвестная война». — Прим. ред.), за который даже получила Ленинскую премию. У дедушки, кстати, такой премии не было.
— Я знаю, остались письма, которые они друг другу писали...
Ольга: Они начали писать друг другу, еще учась в институте, в 1947 году, когда порознь проходили практику на «Ленфильме». Эти письма пропитаны эротикой. Папа просто умирал от любви, сначала не очень еще разделенной. И все эти чувства изливал на бумагу. Ему тогда было двадцать. Маме — на три года больше. Я прочитала письма родителей, когда их обоих уже не было в живых. И у меня осталось очень много вопросов, на которые я теперь уже вряд ли найду ответ — не у кого спросить. Например, есть несколько писем, написанных уже после моего рождения, в которых они обсуждают, какое имя дать сыну. Папа пишет: «Давай придумывать имена будущему сыну, которого сделаем сразу после моего возвращения». Но сына по какой-то причине не случилось. Видимо, они передумали, поскольку оба очень много работали. Через семь лет после знакомства и через год после того, как они поженились, родилась я. Мной занималась бабушка, а родители вкалывали. Во время работы на студии кинохроники папа очень много ездил по стране, снимая документальное кино. И из экспедиций писал маме нежные, наполненные любовью письма, длинные и подробные, в которых он очень живо и с большой иронией описывал свою кочевую жизнь. Вот несколько отрывков. Например, с Дальнего Востока.
«Петропавловск — прелестный городок. Мы живем в нем очень весело, свой отдых проводим крайне занимательно: до боли в мозгах играем в домино и карты, учимся играть в преферанс. По количеству и безобразию пьянства этот город не имеет себе равных. Это совершенно непередаваемая экзотика. Чтобы снять план города, где должны пройти люди, нужно пуд соли съесть. Среди пьяного ободранного сброда найти приличных людей почти невозможно. Моя режиссура здесь заключается именно в этом».
«У нас в группе сейчас сумасшедший дом, и вот почему: я купил гитару. Все учатся, выхватывают гитару из рук друг у друга и, несмотря на то что дела чаще плохи, наша жизнь идет под непрерывные переборы струн и пение с утра до 2—3 часов ночи. Это просто ад, в котором я играю наиболее ужасную роль, т. к. совсем не умею играть, а учусь, терзая уши всей группы...»
«На «Алеуте» совершенно страшная вонища от разделываемых тухлых китов, дышать совершенно невозможно, и некуда от этого запаха скрыться. Весь корабль в грязи: в копоти, крови, сале, мясе. Поднимаешься по штормтрапу на борт и уже весь грязный черт-те в чем. Такова моя жизнь в искусстве, моя родная. За время этих путешествий у меня набралось порядочное количество денег — рублей 600—700, которые я не трачу. Я хочу по приезде в Москву купить маленькую пишущую машинку. Обязательно. А также ФЭД. Очень жалко, что у меня с собой нет фотоаппарата. Можно было бы снять массу интересных снимков. Мы с Аркадием собираемся написать пару статей в местную газету об островах. Если поместят, то количество финансов еще увеличится. Дочку поцелуй за меня много-много раз и приучай ее к мысли, что где-то в природе у нее существует отец, который осенью приедет. Крепко, накрепко целую тебя вдоль и поперек, обнимаю.
Твой Элик».
«На плавучем крабозаводе вместо спирта, которого нет на кораблях, употребляют одеколон, и вокруг завода в море плавают флаконы с разноцветными пробками. Редкостное зрелище. Как там бабы ругаются матом и вообще разговаривают, я еще нигде не слышал. Крабов мы там ели до упаду и больше уже не в силах были на них смотреть. <...> Как наш доченок-эльдаренок? Не забывай покупать книги, ударь по Чехову до конца. <...>
P. S. Море мне осточертело. Я уже стал чемпионом по лазанию по штормтрапу и по морскому козлу в домино. В карты не играю совершенно, пью редко, а что такое женщины, вообще себе не представляю. Забыл окончательно!»
— Похоже, все его документальные съемки были связаны с морем...
Дмитрий: Это неудивительно. Дед рассказывал, что в детстве хотел быть писателем, а потом решил, что нужно поднабраться опыта, и подал документы в одесскую мореходку. Шла война, на свое письмо он так и не получил ответа... И тогда подал документы вместе с одноклассником, который тоже окончил школу экстерном, во ВГИК. Так что режиссером дедушка стал случайно. А морских приключений все-таки хлебнул. Помню, как он в одном из писем описывал свое плавание на китобойной флотилии. Признавался: «Охватывает такой азарт, так хочется убить кита, становишься таким кровожадным, что просто ужас!» Ну это, наверное, в нем говорила его любовь к произведениям Джека Лондона, Фенимора Купера, Жюля Верна. Видимо, он испытывал тот же охотничий азарт, что герои этих произведений.
— Кстати, насчет книг. Что значит «ударь по Чехову до конца»?
Ольга: Папа в письмах постоянно напоминал маме, чтобы она не забывала выкупать очередные тома издававшихся собраний сочинений: Бальзака, Чехова... Папа был фанатом книг. Подсадил его на это Сергей Эйзенштейн. Два года во ВГИКе тот преподавал у них режиссуру. Пришел в 1946 году, а в 1948-м уже умер. Но за это короткое время Эйзенштейн успел оказать огромное влияние на студентов. Отцу повезло больше многих — у них с Сергеем Михайловичем зародилась теплая дружба. Папа часто бывал у него дома. Именно Эйзенштейн привил ему страсть к книгам. И, когда была возможность и деньги, отец тут же покупал собрания сочинений, альбомы художников и даже детские книги, когда меня еще не было в проекте. Он и сам постоянно что-то писал. Пробовал себя и в журналистике — как раз во время тех своих морских путешествий. Вот что он рассказывает маме об этом: