Говорят, у кошки девять жизней. У меня, думаю, не меньше

Караван историйЗнаменитости

Александр Розенбаум. Девять жизней

Всегда чувствовал присутствие Высшего разума, но кроме того, мне кажется, что живу на этом свете не в первый раз. Говорят, у кошки девять жизней. У меня, думаю, не меньше.
Материал был опубликован в августе 2008 года.

Записала Анна Ванденко

Фотограф Валерий Плотников

Я ехал с концерта из Киева в Черкассы. Белла, директор, постоянно сопровождающая меня, неожиданно осталась в Киеве. Обычно я сажусь впереди, а тут почему-то пересел назад. И охранник не занял мое место, а воспользовался другой машиной. Если бы мы ехали как всегда — я впереди, а Белла с Игорем сзади, после этой поездки было бы два трупа. Во-первых, от меня ничего не осталось бы, а так благодаря накачанной шее я, сидя сзади, не убился, а вышиб грудью переднее мерседесовское сиденье. Минут пять лежал в кювете без сознания. Во-вторых, Белла не выдержала бы такого удара: моя шея до сих пор иногда побаливает.

Пока не приехала скорая, меня буквально держал на руках, зажимая кровоточащие раны, Игорь Михайлович Портков, вот уже двадцать два года мой бессменный помощник-адъютант. Когда-то он добывал мне у фарцовщиков модные вещи, баловал и пестовал, а теперь вот спасал жизнь. Он всегда рядом. «Игорь, ты меня береги, в могилу нас положат вместе», — шучу порой. Он бережет до сих пор... Меня отправили в больницу, зашили рассеченную голову, а на следующий день в реанимобиле я поехал на концерт в Винницу. Брать дыхание с такой болью было невозможно, поэтому заливался хлорэтилом, вызывающим охлаждение и понижающим чувствительность. Стоял на сцене в бинтах, с фингалами, настоящий «гоп-стоп», но концерт не сорвал.

Если этого доказательства Божьего промысла недостаточно, тогда скажите, как мог мальчик, выросший в интеллигентной семье, в двадцать два года сочинять блатняк на фене? Как сумел ленинградский еврей написать песни, которые деды-казаки считают своими? С 1982-го, когда вышла первая кассета Розенбаума, эти записи звучали из каждой машины. Но народ меня никогда не видел и почему-то считал, что исполнитель — эмигрант из Одессы, умерший в 1913 году в Канаде. А может, так и есть и в одной из прошлых жизней я был одесситом? Или лихим донским казаком? Другого объяснения у меня нет, оглядываюсь на свое детство и понимаю, что иначе как свыше мне неоткуда было брать слова для песен.

С родителями и младшим братом Володей. Фото: из архива А. Розенбаума

Родился я в Ленинграде, но первые несколько лет провел в Зыряновске. Родители окончили медицинский институт как раз в разгар «дела врачей» в начале пятидесятых. Куда при таком раскладе могли распределить еврея Якова Розенбаума? Конечно только в тмутаракань. Восточно-Казахстанская область на эту роль вполне годилась. До сих пор уверен: это были едва ли не самые счастливые годы в жизни папы и мамы. Отца там помнят до сих пор, он работал главврачом больницы, избирался депутатом горсовета. Для такого местечка врач — человек от Бога. А мама, акушер-гинеколог, обихаживала всех женщин городка — беременных, рожениц. Мы жили вполне пристойно — в отдельной квартире, хотя и за тысячи километров от родного дома.

В памяти эти годы сохранились обрывочно, да оно и понятно — мал еще был. Дом, труба водонапорной башни, забор, за которым работала мама, деревянная лестница двухэтажного дома... Нянька и домработница, деревенская добрая Ида, с пяти лет водила меня на занятия скрипкой в музыкальную школу. Так захотела мама. Я был победителем городских конкурсов в Зыряновске. Жюри хватало вида пятилетнего клопа со скрипкой, чтобы вручить мне диплом, поэтому имею все основания считать, что профессионально занимаюсь музыкой уже пятьдесят два года...

Когда пришло время отдавать меня в школу, родители приняли решение возвращаться в Ленинград. Расстались с огромной квартирой, солидной зарплатой, колоссальным уважением, которым пользовались в Зыряновске, и вернулись в родной город, где их ждали копеечные оклады, должности рядовых врачей и питерская коммуналка на улице Марата рядом с Невским.

На долгие годы нас приютила бабушка Анна Артуровна — в комнатушке в шестнадцать метров.

Моим излюбленным местом уединения стал огромный, высотой в три с половиной метра, буфет красного дерева. Он был резной, с балкончиками, я залезал на самый верх и читал там книжки, чувствуя себя сизарём на голубятне. Потом этот буфет вынесли на помойку, купив вместо него модную «Хельгу» с журнальным столиком на тонких ножках, который разломался через год.

По возвращении в Ленинград отец устроился фтизиоурологом в туберкулезную клинику в Разливе и мотался туда на автобусе каждое утро. Маме повезло больше, она работала в родильном доме в центре. Главным в семье, без сомнения, считался папа. Хотя сегодня, с высоты своего возраста, понимаю: он, как в известной поговорке, был головой, а мама — шеей.

При огромной любви к жене папа никогда не слыл подкаблучником, всю жизнь пахал как лошадь, тащил дом, и семья его никогда не была голодной и сопливой. Но на роскошества средств не хватало. Ни машины, ни квартиры. Первую персональную жилплощадь мы получили от государства, когда мне исполнилось пятнадцать.

Вместе со школой в мою жизнь вошли новые правила, которые требовалось соблюдать: предупреждать, когда задерживаюсь, говорить, куда пошел и зачем, объяснять, если нужны деньги, на что. Лишних средств в семье не водилось, поэтому модных вещей мы не носили. Первая крутая вещь появилась у меня в десятом классе, бабушка подарила «битловский» пиджак — без воротника.

Двор у нас был шикарный — девять совмещенных арками «колодцев». Через заборы, «огородами», мы могли пройти огромное пространство от улицы Жуковского до Невского и от Маяковской до площади Восстания. И кинотеатрами были упакованы по полной программе. Слева находилась «Нева», в соседнем дворе «Колизей», напротив «Художественный», чуть правее «Октябрь», за ними на Литейном — «Титан», «Знание» и «Новости дня». Куда хочешь, туда и ходи.

Словом, культурный город! Вот и в музыкальной школе по классу скрипки оказался аншлаг, свободного места для меня не нашлось, и я поступил на фортепиано. Истязание гаммами и сольфеджио продолжилось. В отношении музыки мама была непреклонна, и это при условии, что я рос послушным мальчиком, проступки совершал нечасто. Как-то заигрался с товарищем, явился домой в десять вечера и получил от папы ремнем по заднице. Отец — добрый человек, но от детей требовал подчинения и дисциплины.

Не помню, чтобы хоть когда-нибудь меня назвали жидом или жидовской мордой. «Лепшими корешами» были чистокровные русские — братья Вовка и Генка Маркеловы. Уверен, они даже не держали в голове, кто я по национальности.

Помню лишь один эпизод антисемитизма из детства. С папой смотрели фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» в кинотеатре «Нева», и какой-то мужик сзади, когда показывали горы трупов в Бухенвальде, вякнул: мол, так им и надо. Отец скрутил гражданина и оттащил на Пушкинскую в отделение милиции. Я, естественно, пошел с ним.

Второй раз попал в милицию лет в четырнадцать. Сидели с ребятами в садике кинотеатра «Колизей», отмечали день рождения девочки, пели песни. Какой-то алкаш начал к нам цепляться. Его пробовали увещевать — не помогало. Ребята со мной были постарше, уже окончили школу, сдали вступительные экзамены в Горный институт. Один — Сережа — чемпион города по борьбе, был слегка в подпитии. Он взял урну и надел ее на голову пьянчужке. Мужик умер.

Сережку посадили на пятнадцать лет. Толику дали четыре года, девочкам по два, а меня не привлекли как несовершеннолетнего. Это была середина шестидесятых, в действие вступил указ «Об усилении ответственности за хулиганство». Серегу я так после и не видел. Толик, сдавший экзамены в институт на пятерки, замечательный светлый мальчик, вернулся из тюрьмы сломленным человеком и прожил недолго. Очень хорошо понял тогда, как за секунду коверкается судьба, что можно, а чего нельзя в этой жизни и какой бывает расплата.

Я хоть и дворовый пацан, но никогда не был хулиганом. У нас существовали определенные принципы и понятия о чести: лежачего не трогать, кровь пустил — и хватит. Друг друга до смерти не лупили. Не свою девочку на танец пригласишь — могли дать по морде. Глаз заплыл, губа разбита — достаточно. И мне перепадало в разборках набирающих силу самцов. Я ведь играл на гитаре, привлекая внимание девчонок, что не всегда было по душе пацанам.

С первого по четвертый класс мне нравилась одна девочка. Имени называть не хочу. Она как-то странно реагирует на публичные упоминания. Может, ее муж достает, кто знает. А с пятого по восьмой я любил другую девочку, Люду Григорьеву. Она отлично относится к моим словам, ее это не задевает. Но Люда любила Андрюшу Волкова... Вообще, все мои школьные любови были неразделенными. По мне сохли две другие девочки, но не те, которых я хотел.

За всю жизнь ни отец, ни я, ни брат Вовка не поговорили ни разу между собой о девочках, девушках, женщинах, о взаимоотношениях полов и о том, как все ЭТО бывает. Единственное, что сказал мне папа-уролог о сексе: «Саша, можешь спать с кем хочешь и сколько хочешь, но лечить я тебя не буду».

Про секс мы с братом знали все досконально с раннего детства, поскольку родители были специалистами по органам малого таза и в доме в пределах досягаемости лежали соответствующие книжки. Как получаются дети, я был в курсе еще с Зыряновска, когда дневал и ночевал у мамы в роддоме и женской консультации, поэтому все мальчишеские разговоры на эту тему в одно ухо влетали, в другое вылетали, совершенно меня не трогая. Но практическая сторона вопроса, как и для всех остальных, была волнующей и притягательной. К счастью, меня это трогает до сих пор. Но только дело, разговоры ни к чему...

В нашей семье все были врачами, друзья и друзья друзей — тоже врачи. Сплошные белые халаты! Отец с мамой сидели за столом и разговаривали о работе, а мы с Вовкой впитывали. И не было у нас другой дороги, кроме как в медицинский институт...

Я пошел туда, откуда вышел. Ведь в акушерской клинике Первого мединститута, где мама была студенткой, я появился на свет, поэтому всегда говорю, что родился в белом халате... В институт поступил безо всякой протекции. До сих пор помню темы экзаменационного сочинения. Первая по роману Чернышевского «Что делать?», который я вообще не читал, считая полным бредом. Вторая — «Данко и Павел Власов». К пролетарскому писателю Пешкову я был равнодушен. Третью тему объявили свободной. Только вздохнул с облегчением, как преподаватель внесла дополнение: «Свободная тема «Петербург, Петроград, Ленинград — в поэзии».

Я в то время в поэзии — ни ухом ни рылом! Пришлось взяться за Данко и Павла Власова. Провел параллель между первым, вырвавшим сердце, и вторым, поднявшим красное знамя. С орфографией у меня было прекрасно, ошибок не делал никогда. Более того, когда получаю письма с ошибками, не могу скрыть разочарования. Бабушка моя работала корректором, с семи лет помогал ей проверять гранки. Одну орфографическую ошибку допустил за свою жизнь, в слове «церемониймейстер».

Ну, значит, нагнал я пафоса, «налил воды», сыграл на любимых струнах КПСС и получил четыре. Все остальные экзамены сдал на пять и стал студентом-медиком, но на втором году обучения меня отчислили за хвост. Профессор, преподававший гистологию, пошел на принцип, а я — в санитары клиники урологии Первого Ленинградского медицинского института имени академика Павлова. Профессор Ткачук говорил: «У нас в клинике работают два человека — я и санитар Розенбаум».

Трудился не за страх, а за совесть. Любил эту работу, больных на руках таскал, пока лифт был на ремонте. Кого подмыть, кого проводить на физиотерапию, а кого и в морг отнести.

— Саша, дай простыню!

— Саша, утку в шестую палату!

— Саша, помоги шкаф переставить!

— Саша, кислородный баллон!

Все это не пугало. Я же вырос в больнице. У меня папа был не летчиком, а мама не продавцом кондитерских изделий. Антисанитария — да, грязь — да, я гидраденит себе заработал, «сучье вымя» в народе, фурункулез. Инфекцию занес, оперировали. Это была единственная неприятность. А все остальное — весело, сестрички молодые на постах...

Не люблю, когда медиков называют циниками. Если врач такой, значит, он негодяй, бездушный человек, которому не место в профессии. Тридцать лет как я артист и все равно — доктор. Каждый год провожу встречи в 7-й аудитории со студентами медицинского института, который окончил. Я все помню, ничего не забыл, лечебные учреждения для меня — святое место.

Разговоры про котлеты в анатомичке — это студенческий фольклор, бравада. Зачем есть бутерброд там, где вокруг формалин? Да и руки грязные... Человеческое тело для врача — составляющая профессии, разговоры могут быть будничными, сухими, с трагизмом или юмором, но безо всякого цинизма. Категорически против общественно-научных программ о медицине.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Юрий Мороз: Юрий Мороз:

Юрий Мороз — о работе с актерами, своей киноистории и «Содержанках»

Караван историй
Секреты похудения звезд сериала «Домашний арест»: Ходченковой, Кошкиной и других Секреты похудения звезд сериала «Домашний арест»: Ходченковой, Кошкиной и других

Звезды сериала «Домашний арест» раскрыли личные секреты похудения

Cosmopolitan
Александр Збруев: Александр Збруев:

Александр Збруев знает, наверное, что такое счастье

Караван историй
Бордель под видом храма: чем «ученица Распутина» прославилась в Европе Бордель под видом храма: чем «ученица Распутина» прославилась в Европе

«Сатанинская женщина» — так называла себя Мария Нагловская

Cosmopolitan
Ирина Пегова: «Я — за неожиданные повороты судьбы» Ирина Пегова: «Я — за неожиданные повороты судьбы»

Интервью с актрисой Ириной Пеговой

Караван историй
Вечное сияние искусственного разума: глава романа «Исландия» Александра Иличевского Вечное сияние искусственного разума: глава романа «Исландия» Александра Иличевского

Отрывок из «Исландии» — художественного и исторического путешествия

Esquire
9 правил полезного ужина 9 правил полезного ужина

Эти простые условия помогут быстро и без усилий избавиться от лишнего веса

Лиза
Дина Саева: «Хочу стать мировой звездой» Дина Саева: «Хочу стать мировой звездой»

Дина Саева — о приоритетах в жизни, равнодушии к деньгам, отношении к негативу

ЖАРА Magazine
Как часто сбываются наши опасения? Как часто сбываются наши опасения?

Что если большинство наших предчувствий — лишь сигналы ложной тревоги?

Psychologies
Управляющая компания: как бактерии руководят людьми Управляющая компания: как бактерии руководят людьми

Нашей жизнью управляют триллионы крошечных существ

Вокруг света
Елизавета Боярская: «Четкий план – это моя стихия» Елизавета Боярская: «Четкий план – это моя стихия»

Жизнь Елизаветы Боярской на первый взгляд кажется идеальной

Psychologies
15 неочевидных возможностей «Яндекс. Карты», которые полезно знать 15 неочевидных возможностей «Яндекс. Карты», которые полезно знать

«Яндекс. Карты» — устроить виртуальную инструкцию и записаться на шиномонтаж

Maxim
Счастливые часов не наблюдают: самые счастливые и несчастные страны мира Счастливые часов не наблюдают: самые счастливые и несчастные страны мира

Кто на свете всех счастливее?

Вокруг света
Они точно люди? 5 гонщиков, слишком быстрых для Homo sapiens Они точно люди? 5 гонщиков, слишком быстрых для Homo sapiens

Феноменально упорные и невероятно везучие гонщики

Вокруг света
Как кража искусства повышает его стоимость: 5 нашумевших историй Как кража искусства повышает его стоимость: 5 нашумевших историй

Кажется, мы знаем способ заставить весь мир говорить о ваших полотнах

GQ
Медицина: полезно до смерти! Медицина: полезно до смерти!

Во все века медики учились на собственных ошибках

Вокруг света
«Деньгами распоряжается муж»: что такое экономическое насилие «Деньгами распоряжается муж»: что такое экономическое насилие

Признаки финансового насилия и о том, как с ним бороться.

Psychologies
«Пусть это невозможно, но я попробую»: как актриса Нелли Уварова стала социальным предпринимателем «Пусть это невозможно, но я попробую»: как актриса Нелли Уварова стала социальным предпринимателем

Нелли Уварова — о том, что поразило ее в рассказах детей из деревень

Forbes
Каким получился новый роман Виктора Пелевина «Transhumanism Inc.» Каким получился новый роман Виктора Пелевина «Transhumanism Inc.»

Почему поздний Пелевин оказался созвучен депрессивному 2021 году

РБК
Водителям начали поступать странные звонки. Что они означают Водителям начали поступать странные звонки. Что они означают

Проезжающим без оплаты по ЦКАД водителям начали поступать звонки от «Автодора»

РБК
Как использовать NDA в России. Чек-лист для заказчиков и исполнителей Как использовать NDA в России. Чек-лист для заказчиков и исполнителей

Правила оформления соглашений о неразглашении конфиденциальной информации (NDA)

Inc.
Палочка о двух концах, или Противоречивая история корицы Палочка о двух концах, или Противоречивая история корицы

Корица и её противоречия

Вокруг света
И вечный бой И вечный бой

Оттираем тяжелые пятна – быстро, легко и без следа

Лиза
Смотреть нельзя развидеть: «Большая глина №4» и еще 9 арт-высказываний, вызвавших оживленную дискуссию Смотреть нельзя развидеть: «Большая глина №4» и еще 9 арт-высказываний, вызвавших оживленную дискуссию

Не сразу понятые обществом арт-объекты

Esquire
10 самых странных озер в мире 10 самых странных озер в мире

Озера-убийцы, озера-призраки, озера-кладбища — в нашей подборке

Популярная механика
Друг человека: как собаки спасают людей Друг человека: как собаки спасают людей

Собаки выручают людей в самых трудных жизненных ситуациях

Psychologies
«Воспитание машин: Новая история разума» «Воспитание машин: Новая история разума»

Голосовые помощники — отрывок из книги «Воспитание машин: Новая история разума»

N+1
Кадровые перестановки Кадровые перестановки

Интерьерный фотограф Джорджо Барони увлекся дизайном и начал оформлять интерьеры

AD
Торговля трупами, планирование похорон и усыновление могил. Отрывок из книги «Великобритания изнутри» Торговля трупами, планирование похорон и усыновление могил. Отрывок из книги «Великобритания изнутри»

Отрывок из культурного гида по Великобритании от Ирины Галкиной

СНОБ
Как стать новым боссом бывших коллег: 2 фундаментальных подхода Как стать новым боссом бывших коллег: 2 фундаментальных подхода

Как завоевать расположение коллег, получив повышение

VC.RU
Открыть в приложении