Говорят, у кошки девять жизней. У меня, думаю, не меньше

Караван историйЗнаменитости

Александр Розенбаум. Девять жизней

Всегда чувствовал присутствие Высшего разума, но кроме того, мне кажется, что живу на этом свете не в первый раз. Говорят, у кошки девять жизней. У меня, думаю, не меньше.
Материал был опубликован в августе 2008 года.

Записала Анна Ванденко

Фотограф Валерий Плотников

Я ехал с концерта из Киева в Черкассы. Белла, директор, постоянно сопровождающая меня, неожиданно осталась в Киеве. Обычно я сажусь впереди, а тут почему-то пересел назад. И охранник не занял мое место, а воспользовался другой машиной. Если бы мы ехали как всегда — я впереди, а Белла с Игорем сзади, после этой поездки было бы два трупа. Во-первых, от меня ничего не осталось бы, а так благодаря накачанной шее я, сидя сзади, не убился, а вышиб грудью переднее мерседесовское сиденье. Минут пять лежал в кювете без сознания. Во-вторых, Белла не выдержала бы такого удара: моя шея до сих пор иногда побаливает.

Пока не приехала скорая, меня буквально держал на руках, зажимая кровоточащие раны, Игорь Михайлович Портков, вот уже двадцать два года мой бессменный помощник-адъютант. Когда-то он добывал мне у фарцовщиков модные вещи, баловал и пестовал, а теперь вот спасал жизнь. Он всегда рядом. «Игорь, ты меня береги, в могилу нас положат вместе», — шучу порой. Он бережет до сих пор... Меня отправили в больницу, зашили рассеченную голову, а на следующий день в реанимобиле я поехал на концерт в Винницу. Брать дыхание с такой болью было невозможно, поэтому заливался хлорэтилом, вызывающим охлаждение и понижающим чувствительность. Стоял на сцене в бинтах, с фингалами, настоящий «гоп-стоп», но концерт не сорвал.

Если этого доказательства Божьего промысла недостаточно, тогда скажите, как мог мальчик, выросший в интеллигентной семье, в двадцать два года сочинять блатняк на фене? Как сумел ленинградский еврей написать песни, которые деды-казаки считают своими? С 1982-го, когда вышла первая кассета Розенбаума, эти записи звучали из каждой машины. Но народ меня никогда не видел и почему-то считал, что исполнитель — эмигрант из Одессы, умерший в 1913 году в Канаде. А может, так и есть и в одной из прошлых жизней я был одесситом? Или лихим донским казаком? Другого объяснения у меня нет, оглядываюсь на свое детство и понимаю, что иначе как свыше мне неоткуда было брать слова для песен.

С родителями и младшим братом Володей. Фото: из архива А. Розенбаума

Родился я в Ленинграде, но первые несколько лет провел в Зыряновске. Родители окончили медицинский институт как раз в разгар «дела врачей» в начале пятидесятых. Куда при таком раскладе могли распределить еврея Якова Розенбаума? Конечно только в тмутаракань. Восточно-Казахстанская область на эту роль вполне годилась. До сих пор уверен: это были едва ли не самые счастливые годы в жизни папы и мамы. Отца там помнят до сих пор, он работал главврачом больницы, избирался депутатом горсовета. Для такого местечка врач — человек от Бога. А мама, акушер-гинеколог, обихаживала всех женщин городка — беременных, рожениц. Мы жили вполне пристойно — в отдельной квартире, хотя и за тысячи километров от родного дома.

В памяти эти годы сохранились обрывочно, да оно и понятно — мал еще был. Дом, труба водонапорной башни, забор, за которым работала мама, деревянная лестница двухэтажного дома... Нянька и домработница, деревенская добрая Ида, с пяти лет водила меня на занятия скрипкой в музыкальную школу. Так захотела мама. Я был победителем городских конкурсов в Зыряновске. Жюри хватало вида пятилетнего клопа со скрипкой, чтобы вручить мне диплом, поэтому имею все основания считать, что профессионально занимаюсь музыкой уже пятьдесят два года...

Когда пришло время отдавать меня в школу, родители приняли решение возвращаться в Ленинград. Расстались с огромной квартирой, солидной зарплатой, колоссальным уважением, которым пользовались в Зыряновске, и вернулись в родной город, где их ждали копеечные оклады, должности рядовых врачей и питерская коммуналка на улице Марата рядом с Невским.

На долгие годы нас приютила бабушка Анна Артуровна — в комнатушке в шестнадцать метров.

Моим излюбленным местом уединения стал огромный, высотой в три с половиной метра, буфет красного дерева. Он был резной, с балкончиками, я залезал на самый верх и читал там книжки, чувствуя себя сизарём на голубятне. Потом этот буфет вынесли на помойку, купив вместо него модную «Хельгу» с журнальным столиком на тонких ножках, который разломался через год.

По возвращении в Ленинград отец устроился фтизиоурологом в туберкулезную клинику в Разливе и мотался туда на автобусе каждое утро. Маме повезло больше, она работала в родильном доме в центре. Главным в семье, без сомнения, считался папа. Хотя сегодня, с высоты своего возраста, понимаю: он, как в известной поговорке, был головой, а мама — шеей.

При огромной любви к жене папа никогда не слыл подкаблучником, всю жизнь пахал как лошадь, тащил дом, и семья его никогда не была голодной и сопливой. Но на роскошества средств не хватало. Ни машины, ни квартиры. Первую персональную жилплощадь мы получили от государства, когда мне исполнилось пятнадцать.

Вместе со школой в мою жизнь вошли новые правила, которые требовалось соблюдать: предупреждать, когда задерживаюсь, говорить, куда пошел и зачем, объяснять, если нужны деньги, на что. Лишних средств в семье не водилось, поэтому модных вещей мы не носили. Первая крутая вещь появилась у меня в десятом классе, бабушка подарила «битловский» пиджак — без воротника.

Двор у нас был шикарный — девять совмещенных арками «колодцев». Через заборы, «огородами», мы могли пройти огромное пространство от улицы Жуковского до Невского и от Маяковской до площади Восстания. И кинотеатрами были упакованы по полной программе. Слева находилась «Нева», в соседнем дворе «Колизей», напротив «Художественный», чуть правее «Октябрь», за ними на Литейном — «Титан», «Знание» и «Новости дня». Куда хочешь, туда и ходи.

Словом, культурный город! Вот и в музыкальной школе по классу скрипки оказался аншлаг, свободного места для меня не нашлось, и я поступил на фортепиано. Истязание гаммами и сольфеджио продолжилось. В отношении музыки мама была непреклонна, и это при условии, что я рос послушным мальчиком, проступки совершал нечасто. Как-то заигрался с товарищем, явился домой в десять вечера и получил от папы ремнем по заднице. Отец — добрый человек, но от детей требовал подчинения и дисциплины.

Не помню, чтобы хоть когда-нибудь меня назвали жидом или жидовской мордой. «Лепшими корешами» были чистокровные русские — братья Вовка и Генка Маркеловы. Уверен, они даже не держали в голове, кто я по национальности.

Помню лишь один эпизод антисемитизма из детства. С папой смотрели фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» в кинотеатре «Нева», и какой-то мужик сзади, когда показывали горы трупов в Бухенвальде, вякнул: мол, так им и надо. Отец скрутил гражданина и оттащил на Пушкинскую в отделение милиции. Я, естественно, пошел с ним.

Второй раз попал в милицию лет в четырнадцать. Сидели с ребятами в садике кинотеатра «Колизей», отмечали день рождения девочки, пели песни. Какой-то алкаш начал к нам цепляться. Его пробовали увещевать — не помогало. Ребята со мной были постарше, уже окончили школу, сдали вступительные экзамены в Горный институт. Один — Сережа — чемпион города по борьбе, был слегка в подпитии. Он взял урну и надел ее на голову пьянчужке. Мужик умер.

Сережку посадили на пятнадцать лет. Толику дали четыре года, девочкам по два, а меня не привлекли как несовершеннолетнего. Это была середина шестидесятых, в действие вступил указ «Об усилении ответственности за хулиганство». Серегу я так после и не видел. Толик, сдавший экзамены в институт на пятерки, замечательный светлый мальчик, вернулся из тюрьмы сломленным человеком и прожил недолго. Очень хорошо понял тогда, как за секунду коверкается судьба, что можно, а чего нельзя в этой жизни и какой бывает расплата.

Я хоть и дворовый пацан, но никогда не был хулиганом. У нас существовали определенные принципы и понятия о чести: лежачего не трогать, кровь пустил — и хватит. Друг друга до смерти не лупили. Не свою девочку на танец пригласишь — могли дать по морде. Глаз заплыл, губа разбита — достаточно. И мне перепадало в разборках набирающих силу самцов. Я ведь играл на гитаре, привлекая внимание девчонок, что не всегда было по душе пацанам.

С первого по четвертый класс мне нравилась одна девочка. Имени называть не хочу. Она как-то странно реагирует на публичные упоминания. Может, ее муж достает, кто знает. А с пятого по восьмой я любил другую девочку, Люду Григорьеву. Она отлично относится к моим словам, ее это не задевает. Но Люда любила Андрюшу Волкова... Вообще, все мои школьные любови были неразделенными. По мне сохли две другие девочки, но не те, которых я хотел.

За всю жизнь ни отец, ни я, ни брат Вовка не поговорили ни разу между собой о девочках, девушках, женщинах, о взаимоотношениях полов и о том, как все ЭТО бывает. Единственное, что сказал мне папа-уролог о сексе: «Саша, можешь спать с кем хочешь и сколько хочешь, но лечить я тебя не буду».

Про секс мы с братом знали все досконально с раннего детства, поскольку родители были специалистами по органам малого таза и в доме в пределах досягаемости лежали соответствующие книжки. Как получаются дети, я был в курсе еще с Зыряновска, когда дневал и ночевал у мамы в роддоме и женской консультации, поэтому все мальчишеские разговоры на эту тему в одно ухо влетали, в другое вылетали, совершенно меня не трогая. Но практическая сторона вопроса, как и для всех остальных, была волнующей и притягательной. К счастью, меня это трогает до сих пор. Но только дело, разговоры ни к чему...

В нашей семье все были врачами, друзья и друзья друзей — тоже врачи. Сплошные белые халаты! Отец с мамой сидели за столом и разговаривали о работе, а мы с Вовкой впитывали. И не было у нас другой дороги, кроме как в медицинский институт...

Я пошел туда, откуда вышел. Ведь в акушерской клинике Первого мединститута, где мама была студенткой, я появился на свет, поэтому всегда говорю, что родился в белом халате... В институт поступил безо всякой протекции. До сих пор помню темы экзаменационного сочинения. Первая по роману Чернышевского «Что делать?», который я вообще не читал, считая полным бредом. Вторая — «Данко и Павел Власов». К пролетарскому писателю Пешкову я был равнодушен. Третью тему объявили свободной. Только вздохнул с облегчением, как преподаватель внесла дополнение: «Свободная тема «Петербург, Петроград, Ленинград — в поэзии».

Я в то время в поэзии — ни ухом ни рылом! Пришлось взяться за Данко и Павла Власова. Провел параллель между первым, вырвавшим сердце, и вторым, поднявшим красное знамя. С орфографией у меня было прекрасно, ошибок не делал никогда. Более того, когда получаю письма с ошибками, не могу скрыть разочарования. Бабушка моя работала корректором, с семи лет помогал ей проверять гранки. Одну орфографическую ошибку допустил за свою жизнь, в слове «церемониймейстер».

Ну, значит, нагнал я пафоса, «налил воды», сыграл на любимых струнах КПСС и получил четыре. Все остальные экзамены сдал на пять и стал студентом-медиком, но на втором году обучения меня отчислили за хвост. Профессор, преподававший гистологию, пошел на принцип, а я — в санитары клиники урологии Первого Ленинградского медицинского института имени академика Павлова. Профессор Ткачук говорил: «У нас в клинике работают два человека — я и санитар Розенбаум».

Трудился не за страх, а за совесть. Любил эту работу, больных на руках таскал, пока лифт был на ремонте. Кого подмыть, кого проводить на физиотерапию, а кого и в морг отнести.

— Саша, дай простыню!

— Саша, утку в шестую палату!

— Саша, помоги шкаф переставить!

— Саша, кислородный баллон!

Все это не пугало. Я же вырос в больнице. У меня папа был не летчиком, а мама не продавцом кондитерских изделий. Антисанитария — да, грязь — да, я гидраденит себе заработал, «сучье вымя» в народе, фурункулез. Инфекцию занес, оперировали. Это была единственная неприятность. А все остальное — весело, сестрички молодые на постах...

Не люблю, когда медиков называют циниками. Если врач такой, значит, он негодяй, бездушный человек, которому не место в профессии. Тридцать лет как я артист и все равно — доктор. Каждый год провожу встречи в 7-й аудитории со студентами медицинского института, который окончил. Я все помню, ничего не забыл, лечебные учреждения для меня — святое место.

Разговоры про котлеты в анатомичке — это студенческий фольклор, бравада. Зачем есть бутерброд там, где вокруг формалин? Да и руки грязные... Человеческое тело для врача — составляющая профессии, разговоры могут быть будничными, сухими, с трагизмом или юмором, но безо всякого цинизма. Категорически против общественно-научных программ о медицине.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Олеся Рудакова: «Когда мама узнала, что в «Лапшине» будет играть Андрей Миронов, отказалась сниматься» Олеся Рудакова: «Когда мама узнала, что в «Лапшине» будет играть Андрей Миронов, отказалась сниматься»

Дочь актрисы Нины Руслановой рассказывает о своей маме и ее пути в кино

Караван историй
Эволюция, отношения с мамой и Зигмунд Фрейд: как мы выбираем «вторую половинку»? Эволюция, отношения с мамой и Зигмунд Фрейд: как мы выбираем «вторую половинку»?

Мы выбираем – нас выбирают...

Playboy
Мария Порошина. Быть мамой непросто Мария Порошина. Быть мамой непросто

Мария Порошина: У меня нет права, да и времени на уныние или отчаяние

Караван историй
Обувь для машины: 11 занимательных фактов об автомобильных шинах Обувь для машины: 11 занимательных фактов об автомобильных шинах

Первые шины появились раньше автомобилей

Вокруг света
Ирина Пегова: «Я — за неожиданные повороты судьбы» Ирина Пегова: «Я — за неожиданные повороты судьбы»

Интервью с актрисой Ириной Пеговой

Караван историй
Сергей Шойгу: Неприлично не знать собственную страну Сергей Шойгу: Неприлично не знать собственную страну

Сергей Шойгу — об особенностях сибирской охоты и России

Вокруг света
«Бруталист»: каким получился монументальный каннский эпос Брэйди Корбета с Эдрианом Броуди «Бруталист»: каким получился монументальный каннский эпос Брэйди Корбета с Эдрианом Броуди

«Бруталист»: разбираемся в потайных ходах монументального фильма Брэйди Корбета

Правила жизни
5 фильмов про заигравшихся политиков 5 фильмов про заигравшихся политиков

Собрали несколько фильмов, в которых политика показана изнутри

GQ
Женщина-фольклор Женщина-фольклор

Среди кремлёвских женщин Екатерина Фурцева — исключение

Дилетант
П — Pussy Riot П — Pussy Riot

Юрий Сапрыкин о том, как нас разделили на мракобесов и кощунников

Weekend
Петр Авен и его каталоги Петр Авен и его каталоги

Интервью банкира и коллекционера

СНОБ
Книги о путешествиях: 11 произведений, позволяющих посетить другие страны, не вставая с дивана Книги о путешествиях: 11 произведений, позволяющих посетить другие страны, не вставая с дивана

Подборка книг про путешествия и приключения современных и классических авторов

Playboy
Разделать под орех: секреты приготовления идеального сациви Разделать под орех: секреты приготовления идеального сациви

Какое праздничное застолье без сациви?

Вокруг света
Нежный возраст Нежный возраст

Менопауза — не повод для беспокойства

Vogue
Почему нам так нравится изучать истории про маньяков Почему нам так нравится изучать истории про маньяков

Почему фильмы и книги про маньяков нас так затягивают?

GQ
Носим свитер стильно — трендовые сочетания сезона осень-зима 2021/2022 Носим свитер стильно — трендовые сочетания сезона осень-зима 2021/2022

Холода наступают на пятки, а значит, пришло время утепляться

Cosmopolitan
Зендея. Нестандартная «золотая девочка» Зендея. Нестандартная «золотая девочка»

Зендея и Том Холланд встречаются. Сенсация! Будто и нет у мира других забот

Караван историй
Антропологи выяснили биомеханику черепа карликовых людей с Флореса Антропологи выяснили биомеханику черепа карликовых людей с Флореса

Сила укуса древних людей оказалась схожей с современной

N+1
Город дорог: 9 фильмов, действие которых происходит в автомобиле Город дорог: 9 фильмов, действие которых происходит в автомобиле

Фильмы, действие которых происходит в машинах

Esquire
Почему вес стоит на месте: 9 неочевидных причин, саботирующих похудение Почему вес стоит на месте: 9 неочевидных причин, саботирующих похудение

Причины, почему при похудении вес стоит на месте, и что можно сделать

Playboy
«Всю ночь тошнило большевиками» «Всю ночь тошнило большевиками»

Леонид Андреев о том, как жить, когда вокруг все дураки

Weekend
Жизнь в Австралии усилила склонность головастиков жаб-ага к каннибализму Жизнь в Австралии усилила склонность головастиков жаб-ага к каннибализму

Головастики жаб-ага чаще едят более мелких головастиков своего же вида

N+1
Мужчина Лев: как с ним жить и чего ждать от отношений Мужчина Лев: как с ним жить и чего ждать от отношений

К чему готовиться, если жизнь связала тебя с этой звездой любой вечеринки

Cosmopolitan
Золото бунта: как экс-менеджер Фридмана и Абрамовича управляет компанией Petropavlovsk Золото бунта: как экс-менеджер Фридмана и Абрамовича управляет компанией Petropavlovsk

Основатель компании в СИЗО, производство падает, а конфликт далек от завершения

Forbes
Польза чеснока: 5 научных фактов Польза чеснока: 5 научных фактов

Вместе с нутрициологом рассказываем о пользе чеснока

РБК
Почему диета не работает: 7 основных причин, которые мешают тебе похудеть Почему диета не работает: 7 основных причин, которые мешают тебе похудеть

Порой найденные в Сети советы по снижению веса совершенно не работают

VOICE
Открыты бактерии, живущие в бетоне: что они едят и как могут пригодиться Открыты бактерии, живущие в бетоне: что они едят и как могут пригодиться

Как бактерии попадают в бетон и как их среда меняется с течением времени

Популярная механика
Теперь сосуды мозга можно разглядеть с точностью до клетки Теперь сосуды мозга можно разглядеть с точностью до клетки

Разработан новый метод для визуализации кровотока в сосудах головного мозга

Популярная механика
Ученые получили устойчивый и крепкий химически перерабатываемый пластик Ученые получили устойчивый и крепкий химически перерабатываемый пластик

Управляемая полимеризация сделала полимер крепким

N+1
Почему Энди Макдауэлл и Сара Джессика Паркер не закрашивают седину Почему Энди Макдауэлл и Сара Джессика Паркер не закрашивают седину

Неужели серебро в проборе вовсе не говорит о потере сил и здоровья?

РБК
Открыть в приложении