«Империя законности»
Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России
В 1864 году Александр II устроил в Российской империи правовую реформу. В результате судебная система заметно изменилась, появились новые институты, а отношения российских подданных с государством стали более гласными. В книге «Империя законности: юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России» (издательство «НЛО»), переведенной на русский язык Александром Ланге, историк Штефан Б. Кирмзе рассказывает на примере новых правовых институтов в Крыму и Казанской губернии о том, как реформа повлияла на судопроизводство, в частности в отношении религиозных меньшинств, крестьян и женщин. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, посвященным роли гуманности и морали в уголовной практике после судебной реформы.
Принципы правовой реформы: равенство, законность и справедливость
В противоречивом контексте растущей интеграции и сохраняющейся дискриминации судебная реформа стала переломным моментом. Она не только фактически отделила судебную власть от исполнительной и ввела целый ряд новых институтов, но и способствовала развитию правовых понятий, которые до этого играли в Российской империи в лучшем случае незначительную роль: гуманность, равенство, подотчетность, беспристрастный правовой формализм и справедливость. Это не могло не отразиться и на отношении к меньшинствам.
Юристы, руководившие новыми судами, стали придавать большое значение соблюдению формальных правил. В день принятия судебной реформы (20 ноября 1864 года) правительство ввело в действие подробный Устав уголовного судопроизводства и Устав гражданского судопроизводства. Эти своды формальных правил регламентировали работу новых судов. Они ввели принципы гласности и устного состязательного судопроизводства, предполагавшего участие профессиональных адвокатов, и содержали множество процессуальных норм, ключевые элементы которых изложены в последующих главах. В повседневной практике соблюдение этих правил, конечно, варьировалось, но юристы нового поколения, как правило, гордились добросовестностью своей работы, а некоторые даже не получили ни одной процессуальной жалобы. В архивах окружных судов сохранилась переписка между прокурорами и помощниками прокуроров, подтверждающая озабоченность правильностью процедуры. Например, младших сотрудников суда ругали за предоставление неполной информации о подсудимых, за то, что они не сообщили суду об отсутствующих свидетелях, и за несоблюдение правила предоставлять материалы предстоящих дел в отдельных досье. После таких жалоб следовали требования немедленно предоставить недостающую информацию и впредь придерживаться установленных процедур.
Но новое поколение юристов не просто отстаивало недавно принятые нормы судопроизводства, многие из них с такой же яростью защищали общеправовые принципы. Хотя основные гражданские права по-прежнему не соблюдались в отношении религиозных меньшинств, крестьян, женщин и других социальных групп, судебная власть стала весьма решительно выступать в защиту существующих личных прав и новых правовых принципов. Она не могла защитить права, которые никогда не были предоставлены (например, такие, как свобода печати или свобода совести), но в условиях самодержавия и неравенства и такая защита была выдающимся достижением. Если снова воспользоваться термином Миронова, империя превращалась в «правомерное» государство.
Не в последнюю очередь введение индивидуальной ответственности в 1832 году и презумпции невиновности в 1860-х годах означало, что людей больше нельзя было обвинять и осуждать без доказательств. Уголовные дела, рассмотренные в Казанском окружном суде в период с 1870-х по 1890-е годы, показывают, что прокуроры и присяжные отказывались осуждать (или даже обвинять) недифференцированные группы крестьян за нападения на людей или преступления против собственности. Вместо этого, когда не удавалось с уверенностью доказать, что преступное деяние было совершено конкретными лицами, большинство обвиняемых освобождалось. Само по себе присутствие в толпе не являлось преступлением. Выводы, сделанные судом при рассмотрении случая нападения толпы татарских крестьян на русского волостного старшину Бабушкина из-за помощи в землеустройстве, были обычным явлением:
Принимая во внимание, что никто из допрошенных при следствии лиц не указал, кто именно из числа жителей деревни Пинигери производил насилие над старшиной Бабушкиным, что таковых лиц не мог заметить и сам Бабушкин, что сельский староста Файзуллин при первом допросе также ни кого не мог указать, что за сим указание сего свидетеля при вторичном допросе на привлеченность к делу лишь представляется единственным против них, а посему и слабою уликою, что указание вины на Сабита Мухамед Вахитова в своей неопределенности представляется мне весьма слабою уликою, я полагал бы дело <...> отклонить.
Иными словами, подозреваемым в сопротивлении властям перестали по определению выносить обвинительный приговор. Каждый человек — будь то русский, татарин или любой другой — теперь считался невиновным, пока его вина не была доказана, и поскольку реформы возложили бремя доказательства на сторону обвинения, обычные люди были в определенной степени защищены от произвола. В некоторых громких политических делах власти, правда, настаивали на виновности подсудимых еще до суда