Театр времен Наполеона и Собянина
Снос городских усадеб необходимо табуировать
Департамент культурного наследия Москвы принял на государственную охрану часть усадьбы Позднякова — Юсуповых (Большая Никитская, 26). То есть другую часть усадьбы можно изуродовать, пустить на слом, застроить. И не теоретически, а в близком будущем: проект явится сразу, застройщик известен.
Два театра
Усадьба последовательно принадлежала дворянам Наумову, Орлову, Позднякову и князю Юсупову. Наименее известная из четырех фамилий — Поздняков — самая важная в истории дома. Генерал Петр Андреянович держал в нем театр и вместе с театром попал на язык Чацкому:
А наше солнышко? наш клад?
На лбу написано: Театр и Маскерад;
Дом зеленью раскрашен в виде рощи,
Сам толст, его артисты тощи.
Однако театр был хороший, режиссерский. В роли режиссера выступал актер Сила Николаевич Сандунов, грузинский дворянин из эмигрантов, основатель Сандуновских бань.
В 1812 году дом не горел, и бонапартовский министр двора барон Боссе устроил в нем другой театр, французский. В театре были заняты французские актеры московской императорской труппы, найденные на погорелье.
У этой труппы режиссера уже не было: Арман Домерг накануне французского вторжения был выслан из Москвы в числе подозрительных иностранцев. Он плыл на барке в Коломну, где его встречала бежавшая по берегу Москвы-реки любимая собака. И вся история театра известна в столь же красочных подробностях: репертуар, цены билетов в рублях и франках, имена и амплуа актеров, их приключения в обозе отступающей французской армии. Наполеон пренебрегал драмчастью, но однажды посетил концертную: актриса Луиза Фюзи оставила воспоминание, что спела для него.
Периметр усадебных строений на углу Большой Никитской и Леонтьевского переулка (№ 26/2) сохранился полностью. На улицу выходит главный дом, в переулок — флигель, во двор — другой, и все построены дворянином Иваном Григорьевичем Наумовым по проекту 1783 года. С именем следующего владельца, Григория Никитича Орлова, усадьба вошла в альбомы Казакова, то есть в хрестоматию московской архитектуры XVIII века, собранную лучшим архитектором эпохи в единственном царском экземпляре.
Драма
Усадьбу Позднякова знают все московские градозащитники, эксперты и чиновники сферы наследия, поскольку борьба за ее сохранение длится с начала столетия.
Юрий Лужков привел сюда инвестора (Григорий Скуратовский, ЗАО НИО), предполагавшего, конечно же, ломать, копать и строить. Ломать два флигеля, копать парковку во дворе и строить на их месте новый дом в высоту главного дома усадьбы (к сожалению, надстроенного в советские годы до пяти этажей). Лишь этот последний защищался тогда промежуточным статусом выявленного памятника.
Застройщику противостояли последние жители двора, владельцы семейного ресторана в уличном флигеле. Их выселяли с кинологами, которые, в отсутствие собак, насмерть расстреляли шприцами хозяйских кошек. Так в усадьбу Позднякова вернулась драма.
Сначала хозяйки ресторана, мать и дочь, сумели опрокинуть отрицательную техническую экспертизу, получив положительную в том же институте, но в соседнем кабинете. Так на нашем театре впервые была поставлена тема экспертной честности.
Затем хозяйки при поддержке всей градозащиты заявили на охрану флигели усадьбы. Решение о выявлении сначала было положительным, через два года — отрицательным, еще через два года — снова положительным. Постановку на тему лоббистского давления мы смотрели трижды, смеясь и плача.
С Лужковым пал его инвестор, но целого собянинского десятилетия не хватило для принятия выявленного памятника в полном составе на региональную охрану. Значит, старый замысел — ломать, копать и строить — поселился в новых головах. И остался в репертуаре.
Комедия
Проект восстановления муниципального жилья в усадьбе Позднякова лопнул в марте 2017 года, когда город продал памятник. Покупатель, ООО «Фокусальфа» — как предполагают, очередное юрлицо спайки физлиц, на счету которых резонансный снос усадьбы Неклюдовых (Малая Бронная, 15) и скандальный план сноса дома Булошникова (Большая Никитская, 17, наискосок от дома Позднякова). Кажется, что этим господам отдали на прокорм Никитский радиус, хотя примерно та же группа лиц стоит за медленным сносом доходных домов на Варварке, 14.
После спасительного выкупа дома Булошникова городом возникли слухи о его «размене» на Наполеоновский театр. То есть о возобновлении прямой угрозы надстроек, сносов или нового строительства в усадьбе Позднякова. И хотя глава Мосгорнаследия опровергает эти слухи, действия ведомства скорее подтверждают их.
«Государственная историко-куль турная экспертиза», обосновывающая сокращение состава и территории памятника, исполнена в циничном духе 2000-х годов. «Государственный эксперт» Петр Зыбайло отказывает флигелю в ценности по трем причинам: 1) он не виден с улицы; 2) он такой же, как тот, что на улице; 3) он признан ветхим.
Или в переводе: 1) флигель не виден с улицы (вспомним тысячи господских домов XVI–XIX веков во дворах), так что сломают незаметно; 2) классицистические усадьбы, как правило, зеркально симметричны (вспомним дом Пашкова, далее везде), их флигели парны; так что сломать один совершенно не жалко; 3) флигель болеет (пустует двадцать лет, вспомним тысячи усадеб по стране), а загнанных пристреливают, не правда ли.
Мосгорнаследие в ответе «Архнадзору» добавляет свою, четвертую причину: в утвержденном плане межевания 2002 года на месте флигеля уже пустырь и стройплощадка.
«Государственный эксперт» добавляет, а Мосгорнаследие повторяет, что решения о выявлении всех трех строений «принимались неоднозначно». То есть история давления на государственный орган охраны и его позорных метаний под этим давлением выдается за историю научных сомнений.
Если и через двадцать лет Мосгорнаследие решается на столь циничное и одновременно комичное метание, притом на фоне двадцатилетней эпопеи сопротивления, сделавшей памятник заветным для целой генерации градозащитников, — значит, давление опять сильно, угроза памятнику очевидна.
Трагедия
Во дни сомнений градозащита спрашивает себя, какие категории московского наследия выведены из-под угрозы за годы и десятилетия борьбы.
Снос храма или молитвенного здания, казалось, стал невозможен еще до нас; однако в 2011 году духовная община мусульман снесла Соборную мечеть на Олимпийском проспекте.
В 2014 году зафиксирован последний случай сноса палат XVII века — дома Киреевского (Остоженка, 19, во дворе). До тех пор нашим лозунгом на митингах был «XVII век ломают только в Москве».
Но гражданская архитектура Нового времени остается под ударом прежней силы. Так, при Лужкове снесены три памятника из альбомов Казакова: флигель усадьбы Салтыковой (Большая Бронная, 27), дом Тарасова (улица Сергия Радонежского, 1) и «Большой» дом Герцена (Сивцев Вражек, 25, слева от музея писателя). При Собянине, уже в этом году, снесен «альбомный» дом графа Льва Разу мовского на многострадальной Большой Никитской (№ 9). И вот теперь под угрозой «альбомный» флигель усадьбы Позднякова на той же улице.
Но дело не сводится к альбомам Казакова. Под угрозой, как и прежде, вся номинация «городская усадьба». Вот лишь самые известные примеры.
Прямо напротив Наполеоновского театра в 2009–2011 годах «Геликон-опера» разрушила дворы и флигели усадьбы Шаховских — Глебовых — Стрешневых (Большая Никитская, 19). «Дом Болконского» (князя Волконского, Воздвиженка, 9), хотя и не сохранивший усадебную структуру владения, полуразрушен и надстроен в 2013 году. Обе мины, как и в усадьбе Разумовского, заложены Лужковым, а подорваны Собяниным. От усадьбы сенатора Муханова (Остоженка, 6) удалось сохранить фасадную стену главного дома. Во всех старых и новых случаях инструментом сноса была манипуляция с охранным статусом или его отсутствием.
Конечно, под угрозой не только аристократические дома. В 3-м Кадашевском переулке готовится снос руин купеческой усадьбы Загрязкиных (№ 3) с явно древней фасадной стеной главного дома. В Лавровом переулке — снос фабричной усадьбы Чепелевецкого (№ 6), где на охране только главный дом. В усадьбе Шнауберта (Хохловский переулок, 14) в худших традициях недавнего прошлого застраивают охраняемое дворовое пространство.
Снос исторической промышленной архитектуры — отдельная большая тема, как и угроза транспортным объектам. Путепроводы (Каланчевский, Тверской, Андроников) администрация Собянина не принимает на охрану в принципе, заявки отклоняются автоматически, без всякого научного обоснования. А катастрофа Бадаевского и других заводов свидетельствует, что старый «пром» уходит как категория наследия, как уходили храмы в пору воинствующего безбожия; уходит, потому что «пром».
Усадьба в городе уходит не поэтому. А потому, что не защищена от перехода в класс доходного жилья.
Два типа, две ячейки жизни начали бороться полтора столетия назад. Доходный дом не победил, остался на пути к победе. Он побеждал в отсутствие охранного законодательства, ограничений собственности. Но уже полвека мы располагаем таковым законодательством, распоряжение старинной собственностью ограничено. Закон дает нам инструменты сохранения столетнего баланса усадебного и доходного жилья. Баланс колеблется, конечно, в обе стороны: сейчас доходный дом уничтожается как класс, к примеру, в исторических Хамовниках.
Все стороны градозащитного конфликта должны сказать себе: усадьба в городе неприкасаема не только в силу закона. Неприкасаема, даже когда не успела попасть в реестр или корыстно выброшена из него. Ресурс ее уничтожения исчерпан.
*Писатель, москвовед, координатор общественного движения «Архнадзор».
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl