Российская школа провалила дистант
Учитель математики московской школы «Интеллектуал» Сергей Ламзин утверждает, что нынешняя школьная система в онлайн не переводится без катастрофического падения качества. Но школа будущего будет содержать и элементы онлайн-обучения, хотя и еще более плотный, чем сейчас, личный контакт ученика с учителями и другими учениками
Пандемия в определенных аспектах изменила нашу жизнь навсегда. Одним из самых принципиальных изменений — переход школ в прошлом году на дистант. Понятно, что с точки зрения управления школьной системой дистант очень удобен, а рост онлайн-обучения — мировой тренд. Поэтому можно ожидать, что в системе будут усиливаться тенденции перевода некоторых учебных форматов в онлайн даже и без коронавируса. Но перед тем, как даже задуматься об этом, следует проанализировать опыт пандемии, понять, насколько катастрофичны реальные результаты дистанта в школе за прошлый год. И есть ли позитивный опыт школы на карантине.
О том, насколько принципиальны проблемы, которые испытала школьная система в связи с вынужденным переходом на удаленную систему преподавания, следует судить по лучшим, а не по худшим практикам. Если лучшие учителя и лучшие школы справились хорошо, то и в среднем система может быть адаптирована к онлайн-практикам. Но там, где не справились лучшие, и говорить не о чем.
Московская школа-интернат «Интеллектуал» не вполне обычная школа, здесь учатся очень мотивированные дети, которые мечтают стать учеными, и учителя, которые любят свое дело. Но при этом школа не существует отдельно от системы — она государственная, а некоторые проекты (например «Математическая вертикаль») позволяют ей обмениваться опытом со школами и учителями в разных регионах страны.
«Эксперт» поговорил о личном опыте преподавания онлайн с 35-летним учителем математики школы «Интеллектуал» Сергеем Ламзиным, который существенно перестроил модель преподавания в условиях карантина, пытаясь минимизировать недостатки и развить плюсы дистанта.
— Каковы итоги перехода на дистант прошлой весной?
— Тринадцатого марта последний раз нормально сходили в школу. Это была пятница, тринадцатое. Март, апрель, май показали, что современная школьная система образования России совершенно не готова к дистанту. И не готова на всех уровнях: на уровне учителей, методистов, а самое главное, на уровне чиновников, которые по понятным причинам боятся признавать многие вещи, боятся называть белое — белым, а черное — черным.
— А почему вообще должна была быть готова?
— Если посмотреть вокруг, то легко увидеть тенденции, например, азиатских стран или американский опыт, где очень много занимались онлайн-образованием и до пандемии. Да и в России развиваются негосударственные проекты типа «Фоксфорд» или образование для взрослых на базе Mail.ru. Так или иначе, это будущее: доля онлайн-образования будет расти.
Но это будущее не приближается добавлением в обычную школьную систему интернета и электронных досок. Нынешняя российская школа в онлайн не переводится. Обычный урок в онлайне не работает, недостаточно камеры, нужны другие технологии и методики. Плюс есть большая кадровая проблема. Из-за низких зарплат в школу редко идет молодежь. Средний возраст учителей высокий. Плюс гигантская российская проблема: преподают в основном женщины, очень мало мужчин, а гендерное неравенство сильно влияет на процесс воспитания.
Мне тридцать пять, я считаю себя до сих пор молодым преподавателем и что я могу адаптироваться к новому. Но и мне было очень сложно. А большинство коллег вокруг меня в возрасте пятьдесят плюс, многие не адаптировались даже до сих пор.
Сергей Ламзин упоминает интернет и электронные доски в школах аккуратно, но вообще в прессе и в учительских сообществах на протяжении последних лет довольно активно обсуждались программы «Российская электронная школа» и региональные программы, такие как «Московская электронная школа», которые были призваны цифровизировать школу. В этих программах есть что-то, что можно признать работающим, но некоторые вещи, например закупка электронных досок, часто обсуждают как бессмысленное и дорогое дело. Из-за недостатка места в некоторых школах пришлось заменить обычные доски на электронные, но при этом пользоваться ими оказалось почти невозможно из-за отсутствия методического содержания такой цифровизации и разного рода ограничений. Например, на электронной доске невозможно показать даже образовательный YouTube-ролик, потому что YouTube заблокирован в школьном интернете.
— Расскажите о своем опыте дистанта: что вы делали как раньше и что пытались делать иначе?
— Сохранилась система уроков и временных интервалов, и не потому, что я так хотел, — так работает система.
Урочная система совершенно несостоятельна в дистанте. Школьнику тяжело сидеть пять-шесть часов подряд перед компьютером в маленькой квартире с родителями. Это очень тяжело. Хорошо, если у него есть своя комната. Далеко не у всех есть. Я, например, слышал во время урока, как работает мама за компьютером, что говорит папа, а на фоне бабушка пылесосила ковер.
Конечно, интенсивность обучения падает в разы. Если мне как учителю математики повезло, что математика стоит первым и вторым уроком, то те, у кого были четвертые-пятые уроки, не могли рассчитывать на внимание школьников.
Мы обсуждали это с коллегами в других школах Москвы и многое придумали. Мы просили департамент образования, чтобы нам разрешили на время полностью переделать расписание, мы предлагали давать уроки блоками. Например, в понедельник математика два часа — и всё, на неделе больше математики в форме уроков нет. Можно было так изменить расписание, чтобы просить школьников отдыхать между учебными активностями, а еще лучше выходить погулять вокруг дома хотя бы.
Если бы школам разрешили экспериментировать с расписанием, можно было бы найти какие-то более или менее рабочие схемы. Но мы были обязаны проводить уроки именно так, как они стояли в расписании для очного обучения.
Учителя и школьники очень быстро освоили зум. Осенью нам пытались вместо него в обязательном порядке дать другой софт на базе программы «Московская электронная школа», который глючил и в результате быстро упал по всей Москве. Мы продолжили пользоваться зумом.
Я пытался организовать несколько разных вариантов работы на дистантном уроке. Первый вариант, который я пробовал, — брал телефон и камерой снимал, как я правой рукой пишу на бумаге, моделируя доску.
— Работать с общим экраном в зуме неудобно?
— Не очень удобно, да. И тут я вернулся к своим истокам, к языку программирования ТеХ, которым пользуется научное сообщество всего мира для написания научных статей, где, например, есть математические формулы. Когда я учился в МГУ на физфаке, я диплом на нем писал. Это очень простой язык: ты пишешь некий код, нажимаешь кнопку «скомпилировать», у тебя компилируется документ в формате PDF. А фишка его в том, что на нем можно писать онлайн: ученые в разных концах мира могут одновременно писать свои куски в одну статью. Я теперь все свои уроки веду в ТеХ. Иногда я онлайн пишу формулы и пояснения, школьники добавляют. Там же я готовлю уроки, они у меня уже все есть готовые. Школьник заходит, открывает страницу PDF со всем уроком на сегодня.
Нет худа без добра: благодаря коронавирусу и дистанту у меня есть полностью написанные уроки по математике за пятый — одиннадцатый классы. Моими уроками сейчас пользуются учителя из других школ и других регионов. Я даже думаю, что буду издавать что-то в бумажном виде чисто для себя, просто чтобы порадоваться.
— Но это значит, что вы работали на несколько часов в сутки дольше, чем обычно?
— Мягко сказано «несколько часов». Вся проверка тетрадей увеличилась по времени в четыре раза минимум. Это потому, что очень тяжело с экрана смотреть и проверять, записывать результат, комментировать. Мне пришлось готовиться к урокам в несколько раз больше, чем обычно. Прошлой весной мой день был устроен так: я утром вел уроки, потом ложился спать на час, потом вставал и до вечера проверял тетради, готовил следующие уроки. Никакого свободного времени.
— А как дети реагировали на дистант?
— «С ума сошли» все примерно в мае. Невозможно стало сидеть дома. Вы сами помните, как нас там закрывали, нужно было выписывать пропуска — это был ужас. Но самый главный ужас наступил, когда начали переносить ЕГЭ. Школьники одиннадцатого класса, как мне кажется, 15 марта сдали бы лучше, чем они сдали его 10 июля. Потому что мозги уже просто расплавились. И гигантская проблема дистанта этого года в том, что многие хорошие школьники плохо написали не потому, что они плохо были готовы. А просто потому, что моральная сторона дела убила все труды. То, что ЕГЭ перенесли с конца мая на середину июля, было издевательством над детьми.
— Для регионов это было вообще неоправданно?
— Абсолютно. Многие мои ученики не поступили в вузы, куда хотели. И поэтому мы сейчас ожидаем, в этом году, очень высоких баллов, люди будут перепоступать. Будет довольно жестко.
— Насколько вообще упал уровень образования за время дистанта?
— Я могу сказать честно, поскольку много занимаюсь репетиторством, вижу много детей из разных школ. В обычных школах, как мне кажется, в марте учебный год просто закончился, никакого значимого нового знания дети не получили. Учителя были абсолютно не готовы.
Мы пытались делиться опытом с коллегами. Есть проект «Математическая вертикаль», его придумал Иван Валерьевич Ященко, мы в нем участвуем как одна из профильных школ. Мы в том числе делали на базе «Интеллектуала» онлайн-семинары для учителей, и я читал лекции. И если мы осенью и зимой 2019/20 годов читали лекции о преподавании математики, то весной 2020-го мы уже говорили о том, как мы преподаем онлайн, рассылали наши методички, делились «фишками». Осенью, поскольку школы снова закрыли, я еще два раза читал лекции о преподавании онлайн — выяснилось, что коллегам это очень нужно.
Да, мне как математику нравится, что в основе нашего образования сидят такие глубокие вещи. Но что с этой мощью делать? Идеальным было бы сочетание академической красоты, как в наших лучших школах, и наглядной остроумной практичности, как в западных лучших школах
Усиливало драматизм то, что коллеги во многих регионах смотрели на нас как на идиотов. Весной их тоже закрыли на дистант, но они не понимали: коронавирус до многих регионов весной дошел лишь в малой степени, все было открыто. Но поскольку чиновники все нормируют по Москве — экзамены переносятся из-за Москвы, уровень экзаменов сейчас поменяют из-за Москвы, — то недоумение у региональных учителей было особенно большим.
— Как можно в цифрах оценить, насколько упал уровень образования из-за дистанта?
— Можно прикинуть по результатам ЕГЭ. Сильные и мотивированные школьники, которые в нормальных условиях, по опыту прошлых лет, написали бы математику на 80–90 баллов, в среднем написали на 75 и не поступили в те вузы, на которые рассчитывали.
И это на фоне того, что экзамены в удаленном формате породили новые технологии списывания. Те, кто занимается репетиторством, массово получали предложения за очень приличные деньги «помочь» абитуриенту во время экзамена. Я, понятно, отказался. Когда я расспрашивал у народа технологию списывания, меня назвали динозавром и просили не вымирать.
Вообще, поступление в прошлом году в топовые вузы — это широко обсуждаемая скандальная история. Интернет полон рекомендаций и технологий списывания при дистанционном экзамене. Первое: портативный наушник за ухом, расположенный так, чтобы удаленный экзаменатор его не видел, обеспечивает связь с репетитором-соучастником. Второе: экран абитуриента расшаривается с тем же репетитором. С точки зрения экзаменатора, ребенок сидит и пишет сам. Стоимость услуги сильного репетитора-соучастника в Москве, судя по всему, могла составлять около ста тысяч рублей.
— И как дальше в сентябре все пошло?
— В сентябре мы радостные вернулись в школу, немножко посмотрели друг на друга, и очень быстро нас закрыли. И поскольку мы этого ожидали исходя из ситуации в мире, уже готовили дистанционные уроки. Закрыли нас очень странно, не всех. В Москве пятый класс все же ходил в школу очно. И все учителя, кто работал в пятом классе, были вынуждены ездить в школу: даже если тебе шестьдесят лет, ты в зоне риска, ты обязан ездить, если у тебя пятый класс.
Я с октября до января приезжал утром в школу, вел один урок в пятом классе, потом садился в такси и в такси начинал вести уроки у всех остальных классов, приезжал домой, продолжал вести уроки. И весь этот идиотизм продолжался до конца января. Товарищи, если уж нас закрываете, закрывайте всех.
Я знаю несколько очень грустных историй с учителями в сильных школах, в том числе. Кто-то очень тяжело заболел именно из-за того, что не сидел дома.
Но в целом мы были как-то готовы, поэтому мы придумали кучу всего, чтобы облегчить жизнь школьникам. Мы рамках урочной системы все же разнообразили и оптимизировали процесс обучения для онлайна, например, собственно уроки делали не 45, а 35 мин, но с переносом на активности без смотрения в экран. Это в сильных школах. А в обычных кто в лес, кто по дрова.
В большинство школ дети после коронавируса вернулись более или менее нулевые.
— Как извлечь урок из этого опыта? Если смотреть в будущее, что все-таки в образовании безусловно останется очным, а что может перекочевать в дистант навсегда?
— Темпы и объем нарастания дистантных методов обучения будет отличаться в школах и вузах — все же осознанность школьника и осознанность взрослого совершенно разная. Школьникам даже больше, чем взрослым, важна тусовка, чувство плеча, видеть друг друга. В дистанте мы теряем очень многие коммуникативные навыки, какие-то простые, но важные паттерны поведения. В Европейской гимназии (это частная школа, они могу экспериментировать широко), сделали раз в неделю целый день, когда школьники просто общаются друг с другом: играют в игры, делают что-то вместе, а то и просто разговаривают. И мне это нравится. Общения никакой дистант не заменит. Сильная школа — это среда, это такое бытие, которое определяет сознание. В онлайне его сложно сделать. Можно, наверное, но сложно.
— Я был очарован, когда впервые пришел в «Интеллектуал», дети, не стесняясь взрослых, встречали нас, рассказывали о школе как о своем доме, чай в кабинете директора и для маленьких, и для больших.
— Да, это мы в дистанте теряем. Но при этом мы со школьниками проводили встречи в зуме, где мы просто обсуждали фильмы, комиксы, книги, музыку. Это было здорово, но все же немножко не то.
Для школьников положительный опыт дистанта, мне кажется, состоит в том, что стало понятно: им самим нужно поднимать уровень самоорганизации в плане домашних заданий, самоучебы, самопроверки. Потому что в школе у них есть ощущение, что все под контролем старших, а это и при очных занятиях не так.
Мне кажется, что школьники в этом смысле повзрослели за время карантина. Еще один плюс дистанта, конечно, в том, что хочешь не хочешь многие материалы пришлось перевести в электронный вид.
У нас и сейчас с дистанта вернулись не все. По распоряжению правительства Москвы, если ребенок хочет остаться на дистанте, он может остаться. И у нас пять-десять процентов учеников остались на удаленке. Они работают по тем онлайн-материалам, которые у нас в результате опыта дистанта уже есть. И работают успешно.
Вообще, система образования уже никогда не будет прежней. И не только образования. Мне кажется, что для России это огромный вызов, именно связанный с образованием двадцать первого века, с новыми технологиями. Но не как это пытались сделать начиная с президенства Медведева, а на самом деле.
— В том смысле, что новые технологии — это не «фишка» типа электронной доски и планшета, это еще и гуманитарные новые технологии, новое содержание образования?
— Конечно. А если уж и покупаете технику, то, пожалуйста, дайте нам использовать то, что мы хотим, а не что-то неработающее, которое вы нам безальтернативно предоставляете.
— Про образование будущего. Что все же лучше делать в дистанте? Есть ли какие-то виды занятий, типы учебного взаимодействия, которые в дистанте все же выигрывают?
— Хорошей сферой для всего нового являются творческие проекты школьников. Если посмотреть на современную науку, то она вся делается в той или иной степени удаленно — большими коллаборациями ученых из разных стран и городов. В школе это тоже можно делать. Но это все же очень штучные истории. В целом школьное образование в России в онлайн перевести нельзя и долго будет нельзя.
Массовая школа — это способ ввести маленького человека в курс того, что происходит в стране и в мире, что такое хорошо, что такое плохо, как вообще устроена жизнь. Как это сделать онлайн в современной России, даже в Москве, я себе не представляю.
В других странах по-разному устроено, роль школы не везде такая высокая. Где-то сильно развито домашнее образование. В Скандинавии, например, очень много домашнего образования. И в Москве благодаря пандемии начали образовываться домашние школы, весной родители объединялись в небольшие группы, чтобы для своих детей пригласить учителей. Я в нескольких таких проектах участвовал, было здорово.
Но советская традиция школьного образования, которую за что-то хвалят, за что-то ругают и которая во многом жива, в онлайне непредставима.
— Что должно остаться от советского школьного образования в будущем, а что должно стать совсем новым?
— Как учителю математики мне очень нравится, что у нас широкое академическое образование. Но подчас даже мне не очень понятно, зачем вся эта мощь.
— Для развития личности?
— Вот. Я сравнивал экзамены в восьмом классе в России и в Америке или во Франции. Там есть задания, которые для моих школьников просто дикие. Например, оцените, какова диагональ футбольного или расстояние от Кремля до твоего дома в километрах.
— А что дано?
— Ты там должен сам оценить, сам прикинуть параметры. Это тот же тип задач как в знаменитых вопросах выдающегося физика Энрико Ферми, например «сколько настройщиков пианино в Чикаго» (требуется самому оценить число семей в городе, процент семей, которые пользуются услугами настройщиков пианино, и т. д. — «Эксперт»). Это настоящая живая математика, она именно про такие задачи «из жизни», она именно про качественные и практические штуки, а не только про абстрактные академические вещи, которые преподаем мы.
Массовая школа — это способ ввести маленького человека в курс того, что происходит в стране и в мире, что такое хорошо, что такое плохо, как вообще устроена жизнь. Как это сделать онлайн в современной России, я себе не представляю
Когда мои коллеги во Франции смотрят, как я преподаю геометрию, у них волосы на голове встают, они говорят, что у них не во всех институтах про это рассказывают. У них совсем другая геометрия, наглядная, вся с помощью программируемого калькулятора. Академической мощи, как у нас, у них нет.
Да, мне как математику нравится, что в основе нашего образования сидят такие глубокие вещи. Но что с этой мощью делать? Идеальным было бы сочетание академической красоты, как в наших лучших школах, и наглядной остроумной практичности, как в западных лучших школах.
Но чаще всего у нас нет ни того ни другого. Мы все еще пытаемся нетворчески повторять то, что было в Советском Союзе. И учителя, которые пытаются преподавать творчески, — изгои. Они уходят либо в сильные школы, либо вообще из профессии. Потому что система пытается — как бы чего не вышло — оставить по-старому. Хотя перемены назрели.
— Каким образом, скажем в вашей школе, удается делать академизм нескучным и понятным?
— У нас есть, например, задачи с использованием 3D-принтера, мы вместе решаем задачу, чтобы с потом на 3D-принтере сконструировать. У нас есть наглядные конструкторы, из которых мы можем собрать многогранники и увидеть что-то важное и интересное. Вживую школьник пришел, взял конструктор в руки, там очень просто: плашечки, магнитики, получил какой-нибудь икосаэдр, повернул, под таким углом посмотрел, под другим, что-то стало понятно.
В онлайне мы в лучшем случае показали бы видео на ютьюбе. В лучшем случае в зуме нарисовали бы на экране картинку. А если взять не математику, а химию или биологию, это вообще был ужас. Есть лабораторные работы, которые в онлайне просто невозможны. В «Интеллектуале» очень серьезные лаборатории химии и биологии. Школьники очень много обучаются технике безопасности, работе с приборами, делают науку, которая у них потом продолжается в университете.
В онлайне это все невозможно. Ты максимум, что можешь попросить — чтобы преподаватель за тебя что-то отмерил, посчитал и досыпал. Ты снимаешь результат, который для тебя делают другие, и как-то его анализируешь. Это важно, это так называемый воображаемый эксперимент, но это не заменит работу руками.
Сейчас есть проекты, которые могут в виртуальной реальности сделать кабинет химии, чтобы ты сам в виртуальной реальности переливал что-то, смешивал в пробирках, нагревал в колбе. Но это все пока на стадии проектов.
Гуманитарные предметы (с точки зрения содержательного наполнения, а не глубины взаимодействия) не очень пострадали. Но у меня как учителя математики очень сильно упала эффективность уроков. Я вживую не вижу, как школьник пишет. Я не вижу, какие он ошибки совершает. Конечно, присылают фотографии, но квант информации получается другой, я иначе чувствую, что школьник понимает, а что не понимает.
— К вопросу об уроках биологии. А кто же следил за живым уголком?
— У нас были люди, которым было разрешено приходить в школу. Но школа на карантине представляет собой грустное зрелище. Не было и десятой части той интеллектуальной радости, которую вы видели. Пустая огромная школа, только пятый класс, который сходил с ума от вседозволенности. Да и им очень быстро надоело, потому что они поняли, что не перед кем выпендриваться.
Но мне кажется, что в жизни все к лучшему. Все, что с нами произошло с пандемией, коронавирусом, тоже большой урок для всех нас. И для учителей, и для школьников, и для родителей. Вся эта история меня лично как преподавателя заставила посмотреть на свою работу совершенно с другой стороны. В том числе потому, что ведь работа преподавателя — это не только объяснить логарифмы, корни или как решать квадратное уравнение. Это ведь еще и огромный контакт с ребенком, это разделение его ценностей и передача ему чего-то интересного, нового от себя.
И мы пытались это делать онлайн. Это было очень тяжело, но мы пытались. И родители посмотрели на своих детей, и дети посмотрели на родителей иначе. Нас поместили в удивительные условия, где мы могли посмотреть на себя со стороны.
— Я надеюсь, что это все закончится и следующий учебный год начнется нормально.
— Мы не просто должны быть готовы к онлайн-образованию, мы какую-то разумную часть могли бы и без пандемии переносить в онлайн. Это будущее во всем мире уже наступило, а в России благодаря коронавирусу мы его увидели.
— А разумная часть, которая должна постепенно уходить в онлайн, — это какая часть?
— Все, что связано с отработкой навыков и нарабатыванием техники. Это можно онлайн. А вот погружение в предмет и человека — нельзя. Должны пройти десятки лет и смена парадигмы, чтобы это изменить. Но не всё в школе про творчество и живое взаимодействие. В школе очень важно для начала суметь просто повторить то, что тебе показали и рассказали. И это можно делать удаленно.
Если раньше мы носились со школьниками как со слепыми щенками в зубах, то сейчас они поняли, что на дистанте, если они сами не сделают, мы за них не сделаем. И это понимание ценно.
Поэтому, мне кажется, вся техническая отработка знаний может уйти в разумный дистант. А вот погружение в предмет, погружение в преподавателя, в его мир, который он транслирует, — это, конечно, все вживую.
— То есть в школе будущего, благодаря тому что «повторенье — мать ученья», можно будет многое перенести на удаленку, останется больше времени и станет ценнее личный контакт?
— Причем важен личный контакт даже в отрыве от урока. И мы часто с учениками в зуме просто говорили о жизни. Если нам, взрослым, было тяжело, то для школьников опыт пандемии стал, конечно, шоком. И хочется, чтобы личный контакт и погружение, сложившиеся на почве общих проблем, остались и в живом общении.
— Вы упомянули, что в российской школьной системе работают в основном женщины за пятьдесят. А как вы сами попали в школу, будучи молодым человеком?
— Первый ответ: я из семьи врачей, все женщины в моей семье — врачи. И я с детства наблюдаю, как моя мама, бабушка, тетя спасают, помогают и живут жизнью других людей.
Вторая причина: тусовка. В Москве вокруг сильных школ сложился очень интересный круг людей. Почти все они не учителя по образованию, в основном ученые, но при этом удивительно творческие и классные учителя. И я сам ученый-физик по образованию. Как только я познакомился с этим кругом, мне хотелось стать его частью.
Третья причина. Мне кажется, что современная Россия, несмотря на политическую ситуацию, на все признаки возвращения к чему-то старому, сейчас переживает время значительных перемен. И на детях эти перемены видны ярче всего. И когда ты с ними, исторические перемены чувствуются сильнее. Я благодаря своей работе чувствую жизнь.
Я пришел в школу, когда был на четвертом курсе, я не был так уж сильно старше своих учеников. И мне это нравилось.
Система, в том числе школьная система, в значительной степени устарела и будет меняться. Непонятно, насколько быстро, но точно будет.
Если честно, я рад, что у меня нет педобразования. У меня нет педагогических догм. Для меня главное в преподавании не логарифмы, главное — обмен ценностями, по-человечески быть рядом. Для меня это суперважно.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl