«Не нужно нас дубинками загонять в рай»
Какую угрозу массовые протесты несут стабильности Ирана. Что молодежь страны думает о старшем поколении, духовенстве и России
Масштабные кровавые беспорядки в Иране и не думают заканчиваться — протесты и столкновения с полицией и армией продолжаются больше месяца по всей стране. Погибших уже более двухсот человек. На улицах в основном молодежь, много учащихся средних школ, девушек и юношей.
Все началось 16 сентября, когда сообщили о гибели 22-летней студентки Махсы Амини после ареста полицией нравов из-за неправильного ношения хиджаба. Выступления быстро получили антиправительственный характер. Погромщики поджигают полицейские участки и билборды с изображением духовного лидера Али Хаменеи, а также разрушают монументы духовенства. Высокопоставленные иранские политики публично признали, что помимо коварных диверсий США протесты имеют глубокие внутриполитические корни.
О причинах и перспективах протестной волны в Иране «Эксперт» поговорил с научным сотрудником Центра ближневосточных и африканских исследований Института международных исследований МГИМО Адланом Маргоевым.
— Можно ли говорить, что иранцы просто устали от диктата исламских норм и правил поведения?
— Нельзя говорить об иранцах обобщенно. Есть люди, которые против исламского правления и считают, что мечеть должна быть отделена от политики, а каждый должен самостоятельно решать, что ему носить на улице. Среди них могут быть как верующие мусульмане, так и неверующие. А есть те, кто считает, что с 1979 года Иран развивается в правильном направлении, а противники исламского дресс-кода — молодые развратницы. Иранцы разные.
И все же впервые за сорок лет мы видим ценностный протест в Иране против красных линий — исламского правления и образа жизни. При администрации Эбрахима Раиси, которая год как у власти, следить за соблюдением этих норм стали строже. В Иране носят не классический хиджаб, как предписывает ислам, достаточно накинуть платок или шаль на голову, чтобы не привлечь к себе внимания. Я был в Тегеране и на Каспии большую часть августа и ни разу не встретил на улице патруль полиции нравов. Но повезло не каждому.
В разной степени семью Амини публично поддержали звезды шоу-бизнеса, блогеры и другие лидеры общественного мнения. В мягкой форме они пытаются донести до властей тезис, что народ в первую очередь не за разврат в обществе или свержение режима, а за то, чтобы элита прислушивалась к чаяниям своих граждан. В противном случае, если государство продолжит дистанцироваться от населения, требования граждан станут более радикальными.
— И уже политическими?
— Иранцы, скорее, недовольны ухудшением социально-экономического положения в стране, вызванным санкциями Запада и административным характером экономики. В 2019 году после сокращения общегосударственной субсидии на бензин цена на него выросла в два раза и затронула чуть ли не каждую семью — на улицы вышла вся страна. Интернет отключили на одиннадцать дней, в столкновениях с силами охраны правопорядка погибли от трехсот до полутора тысяч человек. С тех пор как Трамп вернул санкции против Ирана, протесты случались каждый год. Чаще всего из-за роста цен на базовые продукты питания, ведь в Иране субсидируются не семьи с самым низким уровнем доходов, а производители сельскохозяйственной продукции, которые должны продавать ее по льготной цене. Сокращение этих субсидий ударяет по кошельку широких слоев населения.
Другой повод для протестов — неравноценный доступ к пресной воде. Власти одних провинций строят плотины или по трубам выкачивают воду из рек для нужд отдельных населенных пунктов или промышленных объектов, а фермеры в провинциях ниже по течению страдают от засухи.
С политическими же требованиями в последний раз люди выходили на улицу в 2009 году после переизбрания Махмуда Ахмадинежада. Но и тогда граждане требовали не столько свержения режима, сколько пересчета голосов. А с тех пор, как вскоре после Исламской революции ношение хиджаба объявили обязательным — тогда тоже не обошлось без протестов, — по этому вопросу протестуют впервые. Сохраняется риск, что вслед за молодежью к демонстрациям присоединятся те граждане, которые в предыдущие годы выходили с социально-экономическими требованиями. Тогда мы увидим умножение протестного потенциала и большую ожесточенность во время столкновений с полицией.
— Заметен ли в нынешних протестах поколенческий сдвиг? Прогрессивная молодежь бунтует против стариков.
— Ударной силой Исламской революции 1978–1979 годов были обездоленные иранцы, которые не смогли вписаться в шахскую программу Белой революции. Увлеченное мегаинфраструктурными проектами, тогдашнее правительство не озаботилось обустройством вчерашних крестьян, переселившихся в города на заработки и люмпенизированных социальной политикой шаха. Неудачная земельная реформа усугубила и положение деревни. Поэтому пропаганда имама Хомейни с упором на социальную справедливость и соблюдение мусульманского образа жизни нашла большой отклик у широких слоев населения. Религиозные чаяния иранцев совпали с социальноэкономическими.
Однако сегодня многие представители старшего поколения ностальгируют по шахским временам. Они помнят, что и тогда жили бедно и трудно, но у людей в те годы была поведенческая свобода. В магазине продавали алкоголь, ты мог станцевать на улице или самовыразиться в рамках общественного приличия. За немусульманский образ жизни в тюрьму не сажали, хоть и порицали в обществе.
Эти настроения родители передают своим детям и внукам. А те не понимают, зачем мириться с «исторической ошибкой». В их понимании, если революция не обеспечила им экономическое процветание, зачем тогда поддерживать проект исламского правления? Такие настроения особенно популярны у продвинутой тегеранской молодежи и их ровесников по стране, которые тесно интегрированы в международное информационное пространство.
— Вам не кажется уровень насилия на улицах уже запредельным?
— Иран не единственная страна, где протесты грубо подавляются, поэтому важно понимать, кто и по каким критериям задает этот предел. Если сравнивать Иран только с самим собой, то в последние годы протесты стали ожесточеннее, иранцы — озлобленнее. В крайних проявлениях полицейских поджигают коктейлями Молотова, а те не только избивают дубинками, но и стреляют без разбора в толпу. Если к протестам присоединятся фермеры, учителя, рабочие и бюджетники, остановить насилие властям будет крайне сложно.
Махса Амини послужила триггером для беспорядков, но страх оказаться убитым пока останавливает широкие слои населения от протестов — на улице в основном молодые. Почва для массовых антиправительственных протестов различных слоев населения уже подготовлена, поэтому исключать расширение протестной повестки нельзя. Иранским силовикам важно в кратчайшее время стабилизировать ситуацию, но не допустить такого уровня насилия при подавлении протестов, при котором одна разогнанная толпа привела бы за собой еще большую.
Социальный портрет демонстранта
— Вы не могли бы обрисовать социальный портрет протестующего?
— Антиправительственные акции начались с молодежи в возрасте около двадцати лет. Особенно отличились девушки, они же больше всех и пострадали. Во многих крупных городах на улицах вывешены плакаты иранских мучеников, героев ирано-иракской войны. У протестующих ныне иранцев свой иконостас с фотографиями не только Махсы Амини, но и других погибших девушек. Для демонстрантов все они шахиды — символы гражданского неповиновения и жертвы правящего режима.
И хотя протесты проходят спорадически, без внятной общей программы, они перекидываются на другие социальные группы. Амини — этническая курдянка. Протесты начались с ее родного города в Иранском Курдистане, сразу задействовав этнический фактор, а вскоре перекинулись и на другие национальные окраины Ирана. В частности, в провинцию Систан и Белуджистан, где проживают белуджи.
Беспорядки среди белуджей освещаются меньше, однако за одну продолжительную акцию в этом регионе, по некоторым оценкам, погибли порядка девяноста человек. Поводом для них стало предположительное изнасилование полицейским несовершеннолетней девочки. Силовики замяли этот инцидент, что вызвало всплеск недовольства у местных жителей.
Национальные меньшинства недовольны тяжелым социально-экономическим положением своих регионов, из-за чего они ощущают себя ущемленными. Совсем не на руку центральному правительству тот факт, что Систан и Белуджистан — самый бедный остан в Исламской Республике.
Когда к протестующим присоединились некоторые работники нефтяной промышленности, в мировой прессе заговорили о сходстве нынешних событий с Исламской революцией. Локаут нефтяников стал одним из ключевых ее этапов. Впрочем, всеобщей стачки работников госпредприятий мы в Иране не видим.
В силу многогранности этих протестов у нас нет единого социального портрета протестующего: Иран — слишком большая и сложная страна. Если молодежь спорадически выходит на улицу по одним причинам, то на окраинах старики бастуют по другим.
Предположу, что люди, которые выходили раньше с экономическими требованиями, пока сидят дома и боятся повторения 1979 года: очередное революционное кровопролитие никак не сделает жизнь лучше. Для них действующая власть — меньшее из зол, потому что она обеспечивает хоть какую-то стабильность. При этом многие продолжают критиковать режим и наверняка поддержали бы вариант ненасильственного перехода власти от исламской республики к светской, если бы такой вариант у них был.
— То есть в Иране нарратив смены власти и формирования демократического государства достаточно популярен?
— «Смерть диктатору» — один из лозунгов молодых демонстрантов. Его выкрикивают девушки, находясь рядом с полицейскими без головного убора. Но мы не должны забывать, что есть и молодые люди, которые не выходят на протесты: о чем они думают, мы не знаем — их не слышно.
— Какой у молодежи образ прекрасного Ирана будущего?
— «Дайте жить спокойно, и не нужно нас дубинками загонять в рай!» — в таком Иране хотят жить многие молодые иранцы. Пусть это будет даже исламская республика, но без насильственного навязывания исламских норм и порядков. А во внешней политике они хотят видеть адекватные отношения с развитой частью мира, без санкций и ограничений. Пускай Иран не станет в одночасье богатым, зато будет свободным. Проблема демонстрантов в том, что у оппозиции нет лидера, который артикулировал бы эти требования. Им едва ли может стать Реза Пехлеви — наследник последнего шаха Мохаммеда Пехлеви в изгнании. Он активно включился в повестку, появляется на протестных акциях иранской диаспоры в США, встречается с некоторыми американскими и европейскими политиками, но трудно судить о его способности повести за собой народ на новую революцию — с харизмой Хомейни не сравнить.
А других оппозиционных фигур с широкой базой поддержки и смелостью побороть действующую власть в стране нет. По конституции каждый гражданин обязан поддерживать исламский строй, альтернативные политические проекты чреваты уголовным наказанием. Как результат — никто не возглавляет протестное движение.
Болезненный транзит
— Возможно ли, что внутриэлитный конфликт выльется на иранскую улицу?
— Раскола элит, когда какая-то отколовшаяся часть уверовала бы в свои силы и оспорила господство другой группы, мы не видим. Как бы иранские политики ни ругали друг друга в социальных сетях и в прессе, они продолжают быть ветвями одного дерева. Даже если они смотрят в противоположные стороны и предлагают различные пути развития страны, они сторонники этой системы и получают в ней определенную политическую и экономическую ренту.
В иранской политике есть идейная поляризация и условное деление на реформаторов и консерваторов. Скажем, консерваторы традиционно выступают за большую исламизацию и сохранение революционных основ республики. А реформаторы — за республиканизацию, усиление демократического контроля над властями.
Политики реформистского лагеря ограничены в инструментах политической пропаганды. Так, бывший кандидат в президенты Мир-Хосейн Мусави находится под домашним арестом из-за того, что оспорил результаты выборов 2009 года, а бывшему президенту Мохаммаду Хатами периодически запрещают принимать участие в публичных мероприятиях.
Иранцы возлагали большие надежды на предыдущего президента Хасана Роухани. Полагали, что ему удастся снять экономические рестрикции и провести политическую либерализацию. Но его политика провалилась из-за победы Дональда Трампа в США и отмены ядерной сделки. Американцы не только вышли из соглашения, но и ужесточили санкционное давление на страну — это сыграло на руку консерваторам.
К тому же полномочия президента ограниченны, а зависимые от духовного лидера силовики и судебная власть не позволяют провести либерализацию. В этих условиях народ утратил надежду на реформы.
— Получается, реформистский лагерь всегда ограничен консервативным духовенством?
— До тех пор, пока место духовного лидера не займет условный реформатор. Али Хаменеи — главный игрок в клановой системе государственного управления. За ним финальное слово и красные линии, но и он пытается найти баланс между противоборствующими кругами.
— Ходят слухи, что Али Хаменеи смертельно болен. Так ли это? Есть ли в иранском обществе переживания относительно его здоровья?
— Трудно представить, что он в бодрой форме. Ему восемьдесят три года, он не раз ложился на операционный стол (в 2014 году у него удаляли рак простаты). Кроме того, у него парализована правая рука после теракта в 1981 году.
Но есть другой момент. Многие ошибочно представляют Иран персонифицированным авторитарным государством, в котором все бразды правления сосредоточены в руках рахбара. Думают, если он умрет, то в стране наступит политический кризис. Но это не обязательно так.
Институты Исламской Республики контролируют практически все сферы жизни в Иране, в том числе процедуру смены власти. Несмотря на то что нынешний лидер уже больше тридцати лет у руля, у политической элиты есть все механизмы, чтобы осуществить транзит власти, главное — договороспособность внутри корпорации духовенства.
— Есть ли у Али Хаменеи преемник? Говорят, что следующим лидером может стать его сын.
— В отличие от имама Хомейни, который назначил преемника официально, а незадолго до своей кончины поссорился с ним, Хаменеи держит свои предпочтения в секрете, поэтому вопрос преемничества — спекулятивный. Чаще всего в прессе называли трех кандидатов: нынешнего президента Эбрахима Раиси, сына духовного лидера Можтабу Хаменеи и бывшего главу судебной власти Садека Лариджани. Последний когда-то стал самым молодым членом Совета стражей конституции Ирана — органа из 12 человек, которые могут ветировать любой закон или кандидата на выборах. Но клан Лариджани, по слухам, стал утрачивать влияние, и о Садике Лариджани уже не пишут как о кандидате на пост верховного лидера, хотя в религиозном смысле он один из наиболее подкованных молодых представителей духовенства, ему шестьдесят один год.
Далее — Моджтаба Хаменеи. Он всегда держался в тени, но в последнее время стал появляться на публике. Хаменеимладший служил в Корпусе стражей исламской революции и со времен ирано-иракской войны поддерживал крепкие связи с КСИР. Рассказывают, что он координировал подавление антиправительственных протестов в 2009 году, а отец делегирует ему часть коммуникации с силовыми структурами, но подтверждения этой информации вы не найдете.
В последнее время Хаменеи-младшего начали называть аятоллой — крайне желательный сан для занятия высшей должности в государстве. Но в глазах некоторых представителей духовенства признание Моджтабы, как и Эбрахима Раиси, аятоллой, тогда как их духовный титул рангом ниже — ходжат оль-эслам, — обусловлено политическими соображениями, а не их заслугами.
Моджтаба также преподает высшие курсы исламского права, а преподавание богословия на этом уровне и самостоятельная трактовка исламских норм входят в прерогативы высшего духовенства. Все эти намеки позволяют некоторым обозревателям предположить, что сын духовного лидера претендует на высокое положение и готовится к транзиту власти.
О Раиси накануне выборов писали, что он может пересесть из президентского кресла на место духовного лидера, как в 1989 году сделал Хаменеи. Правда, нынешнему президенту не позавидуешь: в стране тяжелый экономический кризис, и у президента мало пространства для маневра, чтобы выправить ситуацию. Масштабный общественный вызов может похоронить политические перспективы Раиси.
Развал страны маловероятен
— И все-таки, возможна ли либеральная революция в Иране?
— Для революции нужны как минимум три элемента: лидер, способный повести за собой народ, политическая программа и координация всех заинтересованных сил. Туда же можно добавить и наличие финансовых ресурсов. Иначе трудно представить спланированную акцию или цепочку действий, которые опрокинули бы внедренные во все сферы общества силовые структуры.
А в Иране силовики обладают большим весом. По представлениям некоторых специалистов, КСИР не только дублирует армию, но и контролирует до шестидесяти процентов экономики страны. Силовой блок сохраняет лояльность духовному лидеру: насильно избавиться от этой огромной машины — значит запустить масштабную гражданскую войну.
Если бы такой сценарий прорисовывался даже в контурах, мы бы это увидели. Такие процессы могут представлять социальную опасность не только для восьмидесятипятимиллионой страны, но и для всего региона.
— Существует ли опасность, что этнические меньшинства поднимут голову, и в стране начнутся центробежные процессы?
— Этнический фактор, конечно, добавляет остроты в ситуацию. Самое крупное этническое меньшинство в Иране трудно назвать меньшинством — иранских азербайджанцев, по разным оценкам, от пятнадцати до тридцати миллионов человек. Этническую принадлежность трудно установить и из-за большого числа смешанных браков. Есть еще курды, арабы, белуджи, армяне, луры и другие народности.
Все же говорить, что какая-то этническая группа могла бы образовать самостоятельную государственную структуру или потребовать присоединения к другому государству, необоснованно. Беспокойство Тегерана, скорее, вызывает проблема активизации террористических групп в двух приграничных регионах — Курдистане и Систане и Белуджистане. Из-за тесной связи иранских курдов с иракскими соплеменниками иранские вооруженные силы порой наносят ракетные удары по Иракскому Курдистану. Трансграничная связка иранских и пакистанских белуджей работает примерно так же. Поэтому проблему безопасности я считаю приоритетнее проблемы сепаратизма на этих территориях.
— Как в Иране относятся к России? Поддерживают ли рядовые иранцы нашу страну в конфликте с Западом?
— Мнение иранцев о России противоречивое. С одной стороны, большинство граждан часто вспоминают Туркманчайский договор 1828 года, когда Южный Кавказ отошел России. Двести лет прошло, а историческая память все еще жива. Такой исторический контекст негативно влияет на восприятие некоторыми иранцами России в украинском кризисе.
Но есть и те иранцы, в антиколониальных представлениях которых виновник украинского кризиса — США, а Россия наносит превентивные удары, чтобы защитить свои национальные интересы. Они испытывают эмпатию к россиянам, ведь наши страны роднит общая проблема — американские или натовские военные базы по периметру границ. В таком случае современный антизападный сентимент побеждает историческую туркманчайскую травму. Поскольку болезненное отношение иранцев к Западу доктринально закрепилось после Исламской революции, то и пророссийские настроения чаще всего сильны в официальных консервативнорелигиозных кругах.
Иная когорта — общественность, которая считает себя прогрессивной. Они выступают за свободный и демократический Иран, нормализацию отношений с Западом. Молодые и не только иранцы не воспринимают нашу страну в качестве источника передовых технологий и идей, поэтому Россия не вписывается в их представления как целевой партнер Ирана. Напротив, их удручает факт, что Тегеран сближается с Москвой.
Я сейчас описал не три отдельные социальные группы, а три идентичности, которые сочетаются в каждом иранце. Вы ведь не сможете полностью отключить историческую память. А экономического прогресса хотят не только те, кто симпатизирует Западу, но и представители духовенства — разве что методы достижения этой цели и модели поведения предлагаются разные. От того, в какой пропорции эти идентичности укладываются в самоощущении вашего собеседника, зависит и его отношение к России. «Если не с Западом, то с Россией» — самый простой маркер вероятного союзника, но, воспринимая мир такими упрощенными категориями, вы рискуете сами себя ввести в заблуждение.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl