Климат для людей, а не люди для климата
Пандемия отодвинула на второй план климатические вопросы устойчивого развития, но вряд ли надолго. Планы государств и корпораций по переходу к восстановительному росту учитывают климатическую повестку. России предстоит выработать собственную климатическую политику, исходя из приоритета максимизации экономического роста
Принятые в ответ на пандемию ограничительные меры в большинстве стран, затронувшие как производителей, так и потребителей, привели к конъюнктурному сокращению выбросов загрязняющих веществ и парниковых газов (ПГ), включая экологически нейтральный, но климатически активный углекислый газ (СО2). Улучшение качества окружающей среды и уменьшение техногенной нагрузки зарегистрированы практически во всех странах мира, включая Россию. По данным Международного энергетического агентства (МЭА), снижение глобальных выбросов парниковых газов в первом квартале 2020 года составило пять процентов в годовом выражении, а по итогам 2020-го может достичь восьми процентов. Это не только в восемь раз превышает масштаб сокращения выбросов углекислого газа в период кризиса 2008–2009 годов, но и является максимальным снижением за последние 70 лет, а в абсолютных объемах — за всю современную историю.
Однако радоваться этим благоприятным переменам преждевременно. Опыт кризиса двенадцатилетней давности свидетельствует, что без специальных мер восстановление уровня выбросов происходит стремительно. В 2009 году вслед за сокращением мирового ВВП на два процента объем выбросов парниковых газов уменьшился на один процент, но уже в 2010 году вырос на шесть процентов, а в 2010–2016 годах во время энергичного подъема экономики — на 12%. И история повторяется: если в начале апреля текущего года на пике снижения объем мировых суточных выбросов СО2 был ниже, чем в апреле 2019-го, на 17%, то уже к середине июня этот разрыв сжался до 4,7%.
Это означает, что требуемое для выполнения Парижского соглашения (ПС) сокращение мировых выбросов более чем вчетверо к 2050 году возможно только при условии масштабных сдвигов в энергетике, в отраслевой структуре производства при радикальном наращивании поглотительной способности мировых лесов, а также при изменении потребительского поведения и всего образа жизни населения Земли. Для решения этих титанических задач объективно необходимы значительные время и финансовые ресурсы, которые может дать только устойчивый рост экономики.
Расставить приоритеты
В России на протяжении последних десяти лет среднегодовые темпы экономического роста не превышали одного процента. Реальные доходы населения чувствительно снизились в 2014–2017 годах, затем стагнировали, нынешний кризис уже приводит к их дальнейшему сжатию. Эта проблема вызывает большую озабоченность в российском обществе. И политики, и экономисты признают, что сохранение такой ситуации неприемлемо. Ускорение темпов роста и модернизация экономики — необходимое условие повышения уровня жизни людей. Но проблема в том, что ускорение роста при существующем технологическом уровне производства уже через десять-пятнадцать лет может войти в противоречие с целями сдерживания выбросов парниковых газов в рамках ПС.
Этот документ, который Россия в 2015 году подписала, а в 2019-м ратифицировала, является рамочным и оставляет за участниками формирование собственных обязательств по размеру и формуле ограничений выбросов ПГ. Россия приняла на себя обязательство удерживать выбросы ПГ к 2030 году не выше 70% от уровня 1990 года. По итогам 2018 года мы вышли на уровень выбросов ПГ в размере 52% от базового года (см. график 1). Как видим, резерв повышения остается крайне незначительным.
После 2009 г. в России наблюдается монотонный рост выбросов парниковых газов примерно в меру роста ВВП, снижение энергоемкости экономики практически остановилось
Согласно нашим расчетам, реализация в России рекомендуемого Межправительственной группой экспертов по изменению климата (МГЭИК) сценария (речь идет об удержании прироста средней температуры планеты в пределах потолка на уровне полутора градусов Цельсия к концу нынешнего столетия) обернется ежегодной потерей в среднем двух процентных пунктов роста ВВП в период до 2050 года при прочих равных условиях. Составляющие этих потерь — поспешное сворачивание углеводородной энергетики, девальвация национальной валюты, удорожание ресурсов, необходимый импорт технологий для снижения эмиссии.
До настоящего времени динамика эмиссий ПГ определялась преимущественно структурно-технологическими сдвигами в отечественной экономике, которые естественным образом вели к снижению ее энергоемкости. В тех секторах, где реализовывались масштабные инвестиционные проекты, энергоемкость и углеродоемкость интенсивно снижались (нефтедобыча, химическое производство, металлургия, добыча угля). В других же, где масштабы инвестиций были скромнее, например в машиностроении, энергоемкость сохранялась на довольно высоком уровне. При этом изменение углеродоемкости потребляемой энергии, которая определяется корзиной используемых энергоресурсов, практически не оказало влияния на уровень выбросов (см. график 2).
После завершения трансформационного спада главным фактором снижения выбросов ПГ стал рост энергоэффективности
Отсюда следует, что в условиях низких темпов экономического роста и слабой инвестиционной активности переход России на траекторию устойчивого социально-экономического развития с низким уровнем эмиссии ПГ нереалистичен либо растягивается на неопределенно долгий срок. А значит, политика развития с низким уровнем эмиссии ПГ не может быть отделена от общей стратегии социально-экономического развития, но должна стать ее органической составляющей, целевая функция которой, как и стратегии в целом, — повышение качества и уровня жизни людей.
Это полностью согласуется с приоритетами Целей устойчивого развития ООН и ПС, подчеркивающими необходимость действий по снижению климатических рисков развития в контексте решения проблем бедности и нищеты, а также улучшения здоровья, продовольственной безопасности и других насущных потребностей человека.
Водородная декарбонизация Европы и углеродный налог
Стратегии низкоуглеродного развития многих стран продолжают во многом опираться на энергоэффективность, но в то же время пытаются активизировать изменение структуры энергопотребления по источникам. Влияние последнего фактора на динамику выбросов ПГ до сих пор было несущественным. Так, углеродоемкость потребляемой в мире энергии за последние три десятка лет слабо изменилась, причем она не снизилась, а даже выросла на 0,4%. Очевидно, это обстоятельство способствовало разработке концепций радикальной перестройки энергосистемы на основе возобновляемых источников энергии (ВИЭ), электрификации (в том числе транспорта) и водородных технологий.
В частности, на них делает ставку ЕС. В июле 2020 года Еврокомиссия представила «водородную» стратегию декарбонизации экономики, в которой главная роль будет отведена так называемому возобновляемому водороду, получаемому путем электролиза с использованием электроэнергии, вырабатываемой на основе ВИЭ.
Национальную «водородную» стратегию приняла Германия, стремящаяся стать европейским лидером на рынке водородных технологий, для чего в рамках плана «постковидного» восстановления экономики выделила семь миллиардов евро. Другие страны пока воздерживаются от громких заявлений в отношении водородной энергетики, учитывая, что соответствующие технологии находятся на стадии, пока далекой от их коммерчески эффективного использования.
Это, впрочем, не отрицает научной и инженерной ценности разработок в этой области, в том числе не только «возобновляемого» водорода, но и метановодородной смеси, успешные работы по которой ведет российский «Газпром», которые, при их востребованности Европой, могут иметь монетизируемое будущее. При таком сценарии развития событий Россия получит возможность встроиться в перспективные технологические цепочки.
Для самой же Европы и ряда других развитых стран низкоуглеродный путь развития сулит значительные выгоды, связанные прежде всего со снижением зависимости от импорта нефти и газа и укреплением энергетической безопасности в будущем за счет задействования местных ВИЭ, прежде всего ветра, солнца и воды. При этом принципиально, что европейские страны являются держателями «зеленых» технологий (в первую очередь в сфере ветроэнергетики), которые обеспечивают сокращение выбросов и должны стать центральным звеном ускоренного перехода к низкоуглеродной энергетике и экономике в рамках программы «Европейского зеленого курса» (European Green Deal), главная цель которой — достижение климатической нейтральности ЕС к 2050 году.
Важная составляющая программы — возможность введения уже в ближайшие годы трансграничного углеродного налога, которым может облагаться продукция с углеродным следом, превышающим европейский стандарт. При текущих ценах примерно 25 евро за тонну СО2-эквивалента, используемых в Европейской системе торговли квотами на выбросы, прямые потери экономики России от такого налогообложения ее товаров, экспортируемых в ЕС, составят порядка трех миллиардов евро ежегодно, а полные потери с учетом мультипликативных эффектов — около четырех миллиардов евро в год. В результате борьба Европы с выбросами ПГ вполне может стать предлогом и инструментом для дискриминации российской энергетики и экономики.
Риски радикальной декарбонизации
Есть все основания полагать, что вышеупомянутый сценарий МГЭИК, не говоря уже о существующих более радикальных низкоуглеродных сценариях (американский «Новый зеленый курс» (Green New Deal) и европейский European Green Deal), существенно недооценивают риски не только для отечественной, но и для мировой экономики.
Один из этих рисков связан с эффектом «зеленого парадокса». Он подразумевает, что чрезмерное акцентирование внимания политиков и ресурсодобывающих компаний на бесперспективности ископаемого топлива из-за его резкого обесценивания в связи с ужесточением климатической политики, а также под влиянием технологических инноваций в энергетике может быть воспринято упомянутыми компаниями как сигнал для ускорения темпов добычи и первичной переработки ресурсов, пока те в цене. Такая тенденция уже просматривается. По мнению ряда специалистов, ее признаки прослеживаются в увеличении роста добычи нефти в 2015–2018 годах. С нашей точки зрения, есть такие признаки и в более поздней ситуации, предшествовавшей беспрецедентным договоренностям в рамках ОПЕК++ в апреле 2020 года.
Другой риск имеет более фундаментальный характер. Согласно нашим расчетам, выход к 2050 году на нулевой уровень глобальных нетто-выбросов парниковых газов потребует в ближайшие пятнадцать-двадцать лет почти взрывного роста затрат на энергию до беспрецедентно высоких уровней — с текущих 8% мирового ВВП почти до 30% к 2035–2040 году (для России аналогичные показатели — 11 и более 40% соответственно, см. график 3).
Обнуление глобальных нетто-выбросов ПГ к 2050 г. потребует роста энергозатрат до неприемлемого уровня
Такой скачок в масштабах затрат — следствие, во-первых, снижения количества часов использования установленных мощностей и необходимости резервирования проектов ВИЭ, в том числе для балансировки режимов суточного потребления и выработки электроэнергии. Во-вторых, значительно более высокого уровня капиталоемкости проектов ВИЭ на данном этапе развития технологий. При этом указанная проблема вряд ли будет устранена в среднесрочной перспективе, а окупаемость высоких капзатрат будет перекладываться на конечных потребителей в виде дополнительной ценовой нагрузки, что ухудшит ситуацию с доступностью энергии. В-третьих, для России замещение углеводородов использованием ВИЭ означает вычет из ВВП, так как ведет к снижению доходов важнейших отраслей национальной экономики и налоговых поступлений в бюджет. В-четвертых, отказавшись от реализации собственных углеводородных энергоресурсов, страна столкнется с необходимостью импорта «низкоуглеродных» технологий, что негативно скажется на торговом балансе и энергетической безопасности России. Понятно, что все вышеперечисленное несовместимо с экономическим ростом.
По крайней мере, увеличение ВВП не будет трансформироваться в повышение качества и уровня жизни населения в большинстве развитых государств, не говоря о развивающихся странах, включая Россию.
Недавно вышедший совместный доклад МЭА и Международного валютного фонда «Устойчивое восстановление» делает акцент на интенсификацию развития «зеленой» энергетики. В ближайшие три года на эти цели предполагается потратить три триллиона долларов, или 0,7% мирового ВВП в среднегодовом выражении, что является значительной нагрузкой не только для развивающихся, но и для развитых стран, ослабленных кризисом, и заставляет искать альтернативные пути решения климатических проблем.
О подобном опасном сценарии предупреждал еще в начале нынешнего века академик Михаил Будыко, выдающийся российский ученый, один из признанных авторитетов в области глобального потепления. Согласно его прогнозу, необходимое для существенного замедления глобального потепления уменьшение выбросов ПГ на несколько десятков процентов «приведет к тяжелейшему ущербу для современной мировой энергетики и потребует расходов, недоступных для многих современных государств». При этом ученый подчеркивал крайнюю неосторожность такой стратегии, сторонники которой во избежание еще недоказанной возможной климатической катастрофы в будущем считают лучшим вариантом фактически создать экономическую катастрофу в ближайшее время.
Альтернатива
Возникает закономерный вопрос: есть ли более эффективные варианты действий, обеспечивающие разумный баланс между экономическими, социальными и эколого-климатическими задачами развития, в том числе в рамках предусмотренной ПС стратегии долгосрочного развития с низким уровнем выбросов ПГ? На наш взгляд, разумный сценарий существует и должен строиться на основе следующих принципиальных положений.
Первое. Россия является мировым лидером по снижению эмиссии ПГ с 1990 года и одним из крупнейших в мире климатических и экологических доноров, обеспечивающим благодаря своим лесным и водно-болотным экосистемам поглощение порядка одного миллиарда тонн ПГ ежегодно. Поэтому наша страна не должна «бежать впереди паровоза» и принимать на себя чрезмерно жесткие климатические обязательства, тем самым создавая существенные и избыточные ограничения для социальноэкономического развития.
Второе. Главная проблема устойчивого развития для России — это не высокий уровень выбросов ПГ, а стагнация экономики, связанная с низкими уровнем и динамикой инвестиций, а также с темпами ее структурно-технологической модернизации. Поэтому в качестве приемлемых сценариев стратегии устойчивого развития страны следует рассматривать только те, которые согласуются с целью выхода российской экономики на темпы роста не ниже среднемировых.
Третье. В рамках стимулирования технологического обновления основного капитала приоритет должен быть отдан повышению энергоэффективности национальной экономики на основе инвестиций в ее структурно-технологическую модернизацию. Положительной экстерналией такой политики, как доказал опыт 2000–2010 годов, станет сдерживание эмиссии ПГ. Об этом же говорит и зарубежный опыт. Согласно докладу Американского совета по энергоэффективной экономике (ACEEE) 2019 года, повышение энергоэффективности позволит сократить потребление энергии и выбросы парниковых газов в США к 2050 году наполовину.
Четвертое. В отраслевом разрезе рассматриваемый сценарий предусматривает:
а) применительно к ТЭК — стимулирование только тех структурных сдвигов, которые отвечают национальным интересам России: задействуют производственные цепочки внутри страны и не ведут к чрезмерному росту цен;
б) применительно к промышленности, транспорту, сфере ЖКХ — развитие энергоэффективных производств и технологий в рамках общей стратегии модернизации промышленности (в металлургии — увеличение доли электроплавки и рост эффективности использования кокса; в машиностроении — повышение эффективности электродвигателей; на транспорте — рост доли автомобилей на газомоторном топливе, с гибридными и электродвигателями; снижение утечек метана на газопроводах; в коммунально-бытовом секторе — повышение доли энергоактивных и энергопассивных зданий, рост доли переработки ТКО, связанных с выбросами ПГ);
в) применительно к сектору «землепользование и лесное хозяйство» — наращивание его потенциала путем стимулирования мер рационального природопользования и добровольных проектов, способствующих увеличению поглощающей способности природных (прежде всего лесных) экосистем. Например, может быть вполне жизнеспособной инициатива о добровольном финансировании бизнесом новых лесопосадок в размере до одного процента от чистой прибыли. «Зеленые» технологии — это не только и не столько альтернативные виды энергии, но и эффективное использование и капитализация естественных природных преимуществ России в виде водных, лесных и почвенных ресурсов.
Реализующие сценарий мероприятия должны быть интегрированы в общенациональный план постпандемического восстановления российской экономики и перехода к устойчивому социальноэкономическому развитию.
*Директор Института народнохозяйственного прогнозирования (ИНП) РАН, академик РАН. **Заместитель директора ИНП РАН, членкорреспондент РАН. ***Старший научный сотрудник ИНП РАН.
Фото: Игорь Шапошников
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl