Троцкий. Личное
Тогда, в 1898 году, он еще был Лейбой Бронштейном. Коллекция документов, позволяющих погрузиться в «юность вождя», хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории.
«Сашенька, мне тяжело… Я хочу тебя слышать, тебя видеть. …Ну не грешно ли с моей стороны жаловаться тебе, но ведь теперь решительно некому пожаловаться... Жизнь все-таки так хороша, Саша, так хороша, хочется так целовать, так ласкать ее. И все это недоступно: вместо этого одиночество, бессонница, отвратительные мысли о смерти. Брр!» — в строках этого лирически-сентиментального многостраничного письма, написанного в тюрьме 19-летним марксистом будущей жене, никак не угадывается «почерк» человека, имя которого сто лет назад было синонимом беспощадности и революционного прагматизма, — Льва Троцкого.
«Ты помнишь, когда и как мы с тобой познакомились у вас на квартире на Мещанской… Ты на меня с самого начала произвела хорошее впечатление, хотя я и был предубежден против тебя, так как знал, что ты строптивейшая марксистка… Мы спорили. Когда я в Одессу уезжал, ты со мной поцеловаться при прощании не хотела. Ах, как меня это задело!» — пишет он Александре Соколовской. Задело — и он решил не отступать, добиться желаемого. И был успешен. Темперамент и красноречие младшего товарища не оставили Александру равнодушной: роман пылал, подогреваемый и политическим единомыслием. Оба они — в числе других бунтовщиков — были арестованы по делу «Южно-русского рабочего союза» и отправлены в одесскую тюрьму, где провели около двух лет, затем — в Бутырскую.
В Бутырской тюрьме они с Соколовской решили пожениться, испросили разрешение тюремных властей, сообщили родителям. Власти чинить препятствий не стали — тюремные венчания «политических» в тот период уже стали делом вполне тривиальным. Родители Соколовской брак одобрили, надеясь, что семейная жизнь отвлечет их дочь от политики, да и возраст по тем временам у Сашеньки был более чем зрелый для незамужней девицы — ей было уже под тридцать. А вот Бронштейны решительно воспротивились такому браку их сына: они были убеждены, что Соколовская столкнула их впечатлительного и импульсивного Льва с «пути истинного», и ее пагубное влияние после заключения брака лишь усилится.
Он сам напишет об этом будущей жене в письме из камеры в камеру, перехваченном тюремщиком: «Шурочка! Третьего дня я имел свидание с матерью. Свидание окончилось полным разрывом — и лучше, не правда ли? Я на этот раз дал отпор, и вышла довольно скверная сцена». А Бронштейны, стремясь уберечь сына от «пагубной» связи, даже написали прошение иркутскому губернатору: «Мы, родители, опасаемся, что этот брак угрожает нашему сыну полной нравственной гибелью, а мы уверены, что без влияния Соколовской он исправится и по отбытию наказания возвратится в семью и сделается полезным гражданином». Родители Льва не знали, что в Сибирь их сын прибыл уже женатым.
«У меня развивается необыкновенная чувствительность: я стал способен “ронять слезы” при чтении стихов, при чтении беллетристических произведений. Нервы напряжены чрезмерно. Сибирская тайга умерит эту нежную гражданскую чувствительность. Зато мы там будем счастливы! Как Олимпийские боги!.. Мы с тобой столько пережили, столько настрадались, что заслужили час счастья… Мы живем в интереснейшее время, куда интереснее, чем знаменитые 60-е и 70-е годы. Период такого сильного общественного напряжения», — пишет двадцатилетий Бронштейн.