Андрей и Люся
С осени 1971 года жизненные пути Елены Боннэр и Андрея Сахарова, по его выражению, «слились». В январе 1972 года этот факт они зарегистрировали в ЗАГСе. По свидетельству тех, кто видел тогда 50-летних новобрачных, слово «слияние» вполне точно описывало их союз.
Елена Боннэр была на два года моложе Андрея Сахарова. Имя Люся, которым её называли в семье, а затем и друзья, произошло от армянского имени Люсик, полученного ею при рождении. Самые первые годы жизни она провела со своей армянской бабушкой. К другой своей — еврейской — бабушке девочка попала в 14 лет, причём еврейская половина её родни за несколько поколений жизни в Сибири почти полностью утратила еврейскую культуру и прочно освоила русскую.
Дочь «врагов народа»
Первое, что Андрей Сахаров узнал о «красивой, серьёзной и энергичной женщине», было то, что «она почти всю жизнь имеет дело с зеками, помогает многим». Эта жизнь началась для неё с 14 лет, когда в 1937 году родителей арестовали. Девочка из привилегированной прослойки революционеров превратилась в дочь «врагов народа» и ежемесячно отправлялась в Москву из Ленинграда — выстаивать очередь с передачами для папы и мамы. Родители, занятые мировыми делами, не позаботились зарегистрировать рождение своих детей. Поэтому, когда пришла пора получать паспорт, Люся взяла себе другое имя — Елена (в честь любимой в тот момент литературной героини — тургеневской Елены Инсаровой) и фамилию мамы — Руфи Боннэр.
Сахаров открыто любовался женой — к смущению невольных свидетелей. Любовался её красотой, её «несентиментальной готовностью прийти на помощь», силой характера, литературными и кулинарными способностями. Коротко характеризуя роль Елены Боннэр в своей жизни, Сахаров выбрал редкое слово «очеловечивание». Что он вкладывал в это слово, он подробно объяснил в своих «Воспоминаниях», которые посвятил ей. Датой их окончания Сахаров поставил её день рождения, а эпилог, дописанный за день до смерти, завершил словами «Мы вместе».
Тот мир, который Люся принесла в приданое, был в большой мере литературным. Её память сохранила стихи, которые писал одноклассник Сева Багрицкий, первая её любовь. В первые же недели совместной жизни — осенью 1971-го — Люся познакомила Андрея с Булатом Окуджавой, Александром Галичем, Давидом Самойловым. Стихи этих замечательных лириков хорошо знали физики: «21 мая 1971 года, когда мы с Люсей ещё были на “вы”, она сделала мне царский подарок — машинописный сборник песен Окуджавы, в самодельном зелёном переплёте».
А осенью песни, которые распространялись по стране от магнитофона к магнитофону — «магнитиздатом», сами авторы исполняли для Сахарова: «Я немного волновался, идя к поэту [Булату Окуджаве], образ которого окружён для меня неким романтическим ореолом. Но всё обошлось. Возник даже некий душевный контакт — конечно, благодаря Люсе. Мог ли я представить себе что-либо подобное ещё за полгода до этого?»
«Я слышу звук Люсиных шагов!»
В первые же недели совместной жизни физика и медика началось их литературное сотрудничество: «Письмо Верховному Совету о свободе выбора страны проживания [в сентябре 1971 года] печатала под мою диктовку Люся, в дальнейшем это стало традицией». Через два года — в декабре 1973-го — Сахаров написал свою первую автобиографию не для отдела кадров, а как предисловие к сборнику выступлений «Sakharov speaks», готовившемуся в США: «Люся правила текст и давала хорошие советы».
Осенью 1975 года Елена Боннэр была в Италии, где ей сделали глазную операцию. 9 октября стало известно, что Сахаров стал первым в истории русским лауреатом Нобелевской премии мира. Люсе пришлось стать первой женщиной, представлявшей своего мужа на церемонии вручения премии, — его самого в Норвегию советские власти, разумеется, не пустили. В день вручения премии, 10 декабря 1975 года, Сахаров был в Вильнюсе, где шёл суд над правозащитником Сергеем Ковалёвым.