Советский писатель Анатолий Рыбаков в портретной галерее Дмитрия Быкова

ДилетантКультура

Анатолий Рыбаков

1.

На фоне Аксёнова, Трифонова, Стругацких, Шукшина, Гроссмана — Рыбаков был именно крепкий советский писатель, умелый сюжетостроитель, мастер производственного романа (умевший сделать такой роман увлекательным, что само по себе высший пилотаж). Но случай Рыбакова оказался особенным — иногда именно устойчивый, опытный, въедливый бытописатель после нескольких честных советских сочинений пишет нечто принципиально не совместимое с советской литературой. Сбить такого человека с панталыку крайне сложно. Он не похож на нервного диссидента. Он умеет ждать, умеет бороться с редакторами, брать их на измор и добиваться своего. Невозможно представить, кто ещё из совлита смог бы сначала написать «Тяжёлый песок», а потом пробить его в советскую печать в 1978 году. И трудно представить советский роман, который бы двадцать лет лежал в столе и не потерял свежести; больше скажу — трудно представить роман, напечатанный в разгар перестройки и сохраняющий сегодня всё своё значение, роман, который интересен не разоблачением сталинизма (хотя и это не потеряло актуальности), но фиксацией тектонических сдвигов, которые в тридцатые никто не мог осмыслить, а в семидесятые уцелело слишком мало свидетелей. «Дети Арбата» — роман о детях двадцатых, которых вытеснили люди тридцатых, и это самая интересная тема, на которую и посейчас мало что написано. Любой историк вынужден оглядываться на роман Рыбакова, где запечатлено самое таинственное — самоистребление революции.

Как писал Набоков в Ultima Thule, выдержать откровение — как бы удар небесной молнии — способен только человек атлетического сложения, упорный и настойчивый до занудства. Вот Рыбаков был такой — физически стойкий, почему и смог прожить без малого 88 лет; работяга, имевший далеко не только писательский опыт, а и шофёрский, и инженерский, и офицерский. Побывал он и в ссылке — до Большого террора, почему и отделался сравнительно легко, но увидеть и понять успел многое. Начинал он с прозы типично советской, именно производственной, на сегодняшний вкус очень плоской, потому что про героев сразу всё понятно: полноваты и суетливы отрицательные, молчаливы и белозубы положительные, отрицательные всегда мухлюют, положительные рубят сплеча и хоть грубоваты, зато надёжны. По «Водителям» трудно предположить, что автор их напишет хотя бы «Каникулы Кроша», не говоря уж о зрелых шедеврах. Стилистически это примерно вот что:

«— Не будь Стаханова как человека с такой фамилией, стахановское движение всё равно было бы. Правда?

— Да, конечно, только по-другому называлось бы.

— Значит, новаторство — не случайное достижение одного человека, а результат новых процессов жизни: новатор дал им своё имя, но они его породили. Приглядись к Тимошину, Королёву, Дёмину, Пчелинцеву. Термин "побольше" для них недостаточен. Они говорят: "Побольше, получше, подешевле".

— Я тебя понимаю, — сказал Любимов, — но не рискованно ли обосновывать этим наши расчёты? Наряду с шофёром Дёминым есть, скажем, шофёр Пескарёв.

— Есть. А равняться придётся по Дёмину, потому что прогрессивное начало — он, а не Пескарёв. Это и будет нашим ответом Канунникову.

Третий час ночи. Все разошлись, но в окне директорского кабинета горит свет. Поляков ещё работает».

Это нормальный суконный стиль позднего сталинизма, где индивидуальность вытаптывалась на корню: герои отличаются только фамилиями (плюс — отрицательные от положительных — комплекцией), психологических проблем нет — только производственные, любовная линия чисто номинальная, всё в целом производит впечатление технической документации — но нам ведь важно понять, каким образом этот же автор написал «Детей Арбата». А вот примерно таким же образом, как красный директор, человек от сохи, становился профессором, профессионалом высочайшего класса: не только время вертикальной мобильности — двадцатые годы — воспитывало Рыбакова, он сам, как большинство людей этого времени, рассчитан был на вертикальный рост, непрерывное самосовершенствование, эволюцию. В «Водителях» был тот минимум, с которого можно стартовать: умение видеть проблему и с некоторым даже азартом описывать производственный процесс. Кто этого не умеет, тому, по-моему, и в психологической прозе делать нечего. Страшно признаться, но, если мне на выбор предложат советский производственный роман или постмодернистское бессюжетное плетение словес, я с бóльшим удовольствием (хотя удовольствие тут не совсем то слово) прочту советский роман. По крайней мере в этом блюде есть мясо, хоть и отсутствуют специи.

Плюс к этой писательской честности, которой у него не отнять, он умел писать и увлекательно, если от литературы требовалась увлекательность, и потому дебютировал всё-таки детской прозой — трилогией «Кортик», «Бронзовая птица» и «Выстрел» (заканчивал уже в семидесятые). Это было своё, родное — двадцатые, революционный романтизм и воспоминания о МОПШКе — Московской опытно-показательной школе-коммуне, которой заведовал легендарный педагог Моисей Пистрак (расстрелянный в 1937 году). Вот эта авантюристическая закваска двадцатых, опыт МОПШКи, о котором он рассказал в 1997 году в «Романе-воспоминании», и принадлежность к людям вертикального развития — сделали Рыбакова писателем, и несмотря на вынужденные уступки соцреализму, он умел писать интересно, а это полдела.

2.

Вероятно, интерес его к романам для юношества оказался спасителен: юношеская и даже детская литература в СССР ставила вопросы более серьёзные и радикальные, чем взрослая, чаще всего азбучная. Именно это, кажется, имел в виду Маршак, говоря, что для детей надо писать, как для взрослых, только лучше. Взрослая литература обязана была решать проблемы производственные, религиозных же не касалась вовсе; подростковая проза могла задумываться и о смысле жизни, и о любви — пусть подростковой, но оттого не менее страстной, и об экзистенциальной проблематике, с которой всякий ребёнок, хочешь не хочешь, сталкивается. Рыбаков написал для подростков и юношества две трилогии — вторая, про Кроша (Сергея Крашенинникова), принесла ему настоящую славу. Крош, по замечанию Льва Аннинского, был классический герой шестидесятых — и не зря его фирменный вопрос был «Где логика?».

Почему Рыбаков писал трилогиями? Не только потому, что это вообще оптимальная форма для романа — тема — антитеза — синтез, и лучше трилогии только тетралогия с её соответствием четырём темпераментам и соответственно четырём временам года; это всё шуточки, а вот сейчас будет серьёзно. Рыбаков вообще развивался в соответствии с диалектикой, предполагающей именно гегелевскую триаду. Трилогиями были все его наиболее знаменитые книги, и в «Тяжёлом песке» три части, — как бы три повести, объединённые фигурой рассказчика, причём самая удачная всегда третья. Почему так? Потому что первая вещь у Рыбакова всегда такая, как надо, в полном соответствии с каноном. Вторая — сомнение. Третья — опровержение канона, отказ от него, скрытый бунт. И все советские люди — хорошие, честные советские люди, а таких было очень много, — развивались по этому сценарию: начинали с советской правоверности, проходили через так называемое горнило сомнений и заканчивали тайным или явным инакомыслием, как советский генерал Пётр Григоренко или советский физик Андрей Сахаров. Они были правоверными ленинцами, сторонниками истинной, как им казалось, социальной справедливости; потом замечали то, что им казалось отклонениями от ленинского пути; потом понимали, что вышло нечто совершенно обратное задуманному. Это был нормальный советский путь, путь человека, рождённого в десятые или двадцатые, путь человека, которому внушили мысли о справедливости и равенстве — а подкрепить их жизненной практикой не считали нужным. Первая книга — «Приключения Кроша» — ещё глубоко советская, «Каникулы Кроша» — уже с нотками иронии, а вот «Неизвестный солдат» — умная и во многом пророческая.

Это могучая вещь. Она умно построена — развивается в двух планах, в середине шестидесятых и в сорок втором, и по мере того, как в шестидесятые отсеиваются трое из пяти кандидатов на неизвестного солдата, так и в сорок втором трое гибнут, а остаются двое; и подвиг, как выясняется, совершил не тот, которого уже назначили героем… но какая разница? Ведь подвиг — всякая смерть на войне, а результат вторичен; войны выигрываются степенью вот этой готовности умирать, а не результатами. Это, кстати, касается любых противостояний, это Толстой прямее всех сформулировал в «Войне и мире»: кто больше поставил, тот и победил. Но вот парадокс: я не обладаю сегодня той свободой высказывания, которая была у Рыбакова в застойном семидесятом году. Я не могу сказать очень многого из того, что он — хотя бы намёком — говорил; я не могу — а он мог — прямо сказать, что культ Победы создавали люди, которые этой Победы не понимали и по-настоящему не чтили. Я не могу прямо сказать, что страна, как мать старшины Бокарева, после этой войны доживала, а не жила, и не было в стране, как в её избе, мужской руки. То есть я могу только намекать на вещи, про которые Рыбаков написал, а Смирнов в том же семидесятом снимал «Белорусский вокзал», и о природе героизма, как высказался он, высказываться не могу. И всё, что я могу себе позволить, — это замечание о том, что ключевая фигура в этом повествовании Михеев, а не Крош; что представитель большинства — именно Михеев, и язык не повернётся его осудить. Он ведь не предатель вовсе. Он просто типичный представитель, всем жить надо, и хотя автору он чрезвычайно неприятен, никто его не осуждает. Как и Воронов, который руководит бригадой вполне по-советски, ему план давать надо, работать некому, — кто его осудит за то, что для него на первом месте этот план, а не могила неизвестного солдата? Сама метафора Неизвестного Солдата — который всегда неизвестный, потому что личность войной стирается и может быть возвращена только после смерти, — тут тоже исключительно важна, и её одной хватило бы, чтобы эту повесть помнили. Но ещё важней внутренний конфликт, который убран на второй план.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Неудачник против везунчика Неудачник против везунчика

«Имя, сестра, имя!» — крылатая фраза из фильма «Д’Артаньян и три мушкетёра»

Дилетант
Банановые перспективы российских субтропиков Банановые перспективы российских субтропиков

Инвесторы хотят импортозаместить экзотические фрукты

Агроинвестор
Драма 1921 года Драма 1921 года

Страшные подробности царь-голода в Советской России 1921 года

Дилетант
Опять и опять «Назад в будущее» Опять и опять «Назад в будущее»

Краткая история ленты «Назад в будущее», вырастившей последнее поколение XX века

Weekend
Двухсотлетний Тарас Двухсотлетний Тарас

Что не так в гоголевской хронологии истории Тараса Бульбы

Дилетант
Александр Лабас: не авангардист, не соцреалист Александр Лабас: не авангардист, не соцреалист

Голос А. Лабаса — сложный, полифоничный, подчас ускользающий от прямых смыслов

Монокль
От «мира любой ценой» до мировой войны От «мира любой ценой» до мировой войны

Мюнхенский договор 1938 года оказался безуспешной попыткой предотвратить войну

Дилетант
Через санкции к росту Через санкции к росту

Как российская экономика ищет способы сотрудничества с глобальными игроками

Эксперт
Последний ход Ивана Грозного Последний ход Ивана Грозного

Последнее, что увидел в жизни Иван Грозный, — это шахматы

Дилетант
10 неожиданных вопросов Кате Гусевой 10 неожиданных вопросов Кате Гусевой

Расспросили королеву ремиксов Катю Гусеву о вере в приметы и любви к собакам

VOICE
Не можем повторить! Не можем повторить!

Какие настроения царили в странах после завершения Первой мировой войны

Дилетант
Банк России намерен регулировать покупку квартир в рассрочку Банк России намерен регулировать покупку квартир в рассрочку

Рассрочка для квартир – полезный инструмент продаж, хотя и несет в себе риски

Ведомости
После «оттепели». «Способ неопасного диссидентства» После «оттепели». «Способ неопасного диссидентства»

Юлию, оставшуюся фактически сиротой, удочерили старшие Хрущёвы

Дилетант
В такси на Дубровку В такси на Дубровку

Ищешь живописное место для фотосессии? Советские фильмы знают ответ!

Лиза
Здесь был Чехов… Здесь был Чехов…

Антон Павлович Чехов и его дом на Грачёвке, ныне Трубной улице

Дилетант
Кнут Гамсун Кнут Гамсун

Кнут Гамсун говорил от имени нации и тем сильно её скомпрометировал

Дилетант
Телеграфный аппарат Александра II Телеграфный аппарат Александра II

Сегодня «царский телеграф» — экспонат Государственного Эрмитажа

Дилетант
Дейнотерий – слон с берегов Дона Дейнотерий – слон с берегов Дона

Слоны – одни из самых стабильных в эволюционном плане животных...

Наука и техника
Сумасшедший Назимов Сумасшедший Назимов

Три произведения, которым удалось вернуть правильные имена лишь спустя много лет

Дилетант
Буль-буль Буль-буль

Фантастический рассказ Владислава Кулигина «Буль-буль»

Знание – сила
Знаменитые нижегородцы Знаменитые нижегородцы

Всемирно известные уроженцы Нижнего Новгорода

Дилетант
Из портов на биржу Из портов на биржу

Угольщики стремятся расширить сбыт на внутреннем рынке на фоне падения экспорта

Ведомости
Иммунитет от хамства: как реагировать на грубость Иммунитет от хамства: как реагировать на грубость

Как защититься от хамства, не опускаясь до него?

Psychologies
Страховка с биткойном Страховка с биткойном

Как работают инвестиционные полисы с привязкой к биткойну

Ведомости
Банки на передовой Банки на передовой

Как работала финансовая система СССР во время войны

Эксперт
Откуда что пошло на флоте Откуда что пошло на флоте

Повседневная жизнь на парусном военном корабле XVIII века

Наука и техника
Мир экзопланет: самые странные экзопланеты Мир экзопланет: самые странные экзопланеты

Как появляются пульсарные планеты, планеты-зомби и бланеты

Наука и техника
Чистая правда Чистая правда

Хорошо умываться – значит, до «скрипа» кожи? Все с точностью до наоборот

Лиза
ФГИС вам в помощь ФГИС вам в помощь

Как работают внедренные в агроотрасль информсистемы

Агроинвестор
Что следует знать начинающему инвестору Что следует знать начинающему инвестору

Что надо знать, когда планируете начать инвестировать?

Наука и техника
Открыть в приложении