Алёна Лёвина: Я много всего умею в этой жизни, но инвалидность очень сильно ограничивает меня
В марте, перед самым началом карантина в Музее Москвы открылась выставка «Истории, которых не было», участниками которой стали люди с инвалидностью, рассказывающие свои истории о взаимоотношениях с городом. «Сноб» попросил Веру Шенгелию, заместителя генерального директора Политехнического музея, а в прошлом — журналиста, спросить Алёну Лёвину, сокураторку выставки «Истории, которых не было», об инклюзии, феминизме и жизни с инвалидностью.
Последние полгода Политехнический музей, готовясь к открытию, запустил программу «Разные люди — новый музей». Смысл программы объясняют приблизительно так: роль современного музея в последние годы изменилась, музей больше не хранилище для коллекции, а агент социальных изменений, институция, ориентированная на посетителя и заинтересованная в участии посетителя в работе музея. В Политехе хотят показать, что программы музея можно создавать вместе с очень разными сообществами: например, с сообществом людей с инвалидностью, вовлекая их в совместную работу. Пока здание музея на реконструкции, проекты проходят на других площадках города.
Давай начнем с выставки. Мы над ней работали с осени, собирали истории людей с инвалидностью, придумывали, как сделать ее доступной для всех посетителей. Что для тебя было самым сложным, а что — самым интересным?
Мне нравится инклюзивный подход. Мы работали с моей сокураторкой Машей Сарычевой вместе с людьми с инвалидностью, обсуждали, что они хотят видеть на этой выставке. Я считаю, что это суперопыт и такой опыт надо внедрять дальше в выставочную деятельность, связанную с инклюзией, и вообще любая выставочная деятельность должна постепенно становиться более инклюзивной.
У тебя появились любимые истории?
Первая — это история Эвелины Матвеевой, которая после обстрела в Грозном оказалась в инвалидной коляске. Она в интервью рассказывала, что уже после войны была в Грозном и увидела, как там все заштукатурено. Я знаю, что в Сараево до сих пор все стены испещрены пулями, и меня эта тема очень волнует. Я была на выставке Лучо Фонтано с его знаменитыми разрезами на холстах, и все это вместе — рассказ Эвелины и выставка — как-то перемешалось внутри меня, я поняла, что мне это важно. Я хочу делать проект по теме трипофобии, войны и ранений. Рассказ Эвелины про то, что город, который был разрушен войной, был заштукатурен, загримирован, меня вдохновил.
Мне было очень интересно читать истории незрячих, потому что мне интересно, как невидящие люди живут, какой у них быт и представление об окружающей среде. Когда мы проводили фестиваль «Женщины, инвалидность, феминизм», к нам приезжала Анастасия Мильчакова, тотально незрячая, и она много рассказывала про то, как она живет, и даже про то, как она занимается сексом, это все было очень интересно.
Еще на выставке есть истории, которые практически дублируют часть моей жизни. Например, история Марии Генделевой, которая получила травму в юности, стала пользоваться инвалидной коляской, а потом училась в необустроенном техникуме без намека на доступную среду. Или история Александры Кожевниковой, которая пользуется коляской с 13 лет. Она окончила Литинститут, училась на заочке, и ее тетя каждую сессию брала два месяца отпуска, чтобы возить ее на экзамены. Таскала на второй этаж в необустроенный вуз, где даже нет туалета на каждом этаже. Эти истории очень сильно отозвались во мне, потому что мои последние годы в университете, когда я училась в аспирантуре, — это был просто сплошной ад. Мы сверстницы и с Марией, и с Александрой, и мы все учились в тот период, когда всем было, грубо говоря, насрать.
А где ты училась и кто тебе помогал?
Я училась в Университете имени Косыгина, сейчас это Университет дизайна и технологий. Лифт там шел только в одну сторону, и чтобы спуститься вниз, нужно было ждать, пока он уйдет наверх и вернется. На входе, конечно, были ступеньки.
Чаще всего возле университета меня встречал мой одногруппник Илюша Топильский. Он ждал, когда я подъеду на такси. Меня высаживала машина, а чтобы дойти до института, надо было пройти метров 15. И, чтобы я не упала, а я ходила очень плохо, Илья вел меня на занятия. Иногда меня возила мама, иногда соцтакси, иногда брат — тогда я еще могла ходить. К институту меня подводили, а там я карабкалась. Это было довольно унизительно — то, как мне приходилось взбираться по этим четырем ступенькам, держась за грязный заборчик. Я еще как-то старалась так идти, чтобы это выглядело адекватно, не сильно бросалось в глаза. Обычно я ждала, пока все пройдут, чтобы не упасть в потоке людей. Потому что, когда я падала, я не могла встать самостоятельно, меня нужно было поднимать. Приходилось просить: «Молодой человек, пожалуйста, поднимите». У молодого человека вот такие глаза, он не понимает, почему здоровая баба просит, я ему говорю: «Поднимите, я не могу сама вставать». Тогда я даже не говорила слова «инвалидность» или «инвалид». Говорить «инвалидность» применительно к себе я начала, только когда села на коляску.
С тех пор как ты стала работать над выставкой «Истории, которых не было», мы с тобой в друзьях на фейсбуке (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена). И по твоим соцсетям очень заметно, какую активную профессиональную жизнь ты ведешь. Расскажи, над чем ты работаешь в последнее время?