Журнал «А-Я». Алфавит свободы
Московский Музей AZ осуществил масштабный проект — выпустил репринтное издание всех восьми номеров легендарного художественного журнала «A-Я». Выходивший в Париже с 1979 по 1985 год, этот журнал считается библией неофициального русского искусства и сам стал предметом коллекционирования. С основателем «А-Я», его главным редактором художником Игорем Шелковским встретился и пообщался главный редактор проекта «Сноб» Сергей Николаевич.
Бывают журналы толстые, бывают журналы тонкие, а бывают журналы как письма с другой планеты, в никуда и без обратного адреса. Восемь номеров журнала «А-Я», выходившего во Франции с 1979 по 1985 год, — это в каком-то смысле письма с Марса. Понятное дело, что до своих прямых читателей им было невероятно трудно добраться. Тем не менее, минуя все таможни и спецхраны, сложными обходными путями эти номера проникали на территорию бывшего СССР, становясь неотъемлемой частью художественной и интеллектуальной столичной жизни. К тому же в выходных данных «А-Я» значился и обратный адрес, который звучал для русского уха почти как стихи: Chapelle de la Villedieu, 78310, Flancourt, France.
«Франс… Франс…» — мечтательно вздыхали мы, поглаживая глянцевую обложку с двумя заглавными буквами русского алфавита. Конечно, «А» и «Я» смотрелись немного корявыми и приземистыми, особенно по контрасту с элегантным латинским шрифтом, которым было набрано Revue d’art Russe non-officielle и цена номера 50 FF. Но именно эти две буквы стали секретным кодом, открывавшим наглухо запертую дверь в пространство современного неофициального искусства.
Годы были глухие. Упадок, скука и духота последней брежневской пятилетки. Все, кто имел хоть какую-то рыночную цену, продумывали свои варианты отъезда: кто-то усердно разрабатывал еврейскую линию, кто-то — диссидентскую, но самое милое дело, конечно, было жениться на иностранке, а для девушек, как тогда говорили, «выйти замуж за фирмача». Загранпаспорт с соответствующей печатью давал не только желанную свободу передвижения, но и в какой-то мере гарантировал возможность возвращения на историческую родину. Среди немногих счастливцев, кому удалось воспользоваться своим матримониальным статусом, был московский художник-скульптор Игорь Шелковский.
Сегодня Игорю Сергеевичу уже за 80, но он по-прежнему очень красивый мужчина с лицом римского патриция. Легкие линии морщин, прорезающие высокий лоб, совсем не старят его, а наоборот, придают особую значительность его облику. В молодости он был рыжим, кудрявым, с интеллигентской бородкой. Носил рубашки в клетку. И мог легко сойти за геолога, археолога или хирурга, какими их любили изображать на своих картинах Гелий Коржев, Виктор Попков и другие художники «сурового стиля». Впрочем, в самом Шелковском ничего «сурового» нет. Скорее, какая-то спокойная и немного мечтательная отстраненность.
Он с юности любил работать с деревом. Обожал пилить, строгать, резать. Свои скульптуры Шелковский называет «рисунками в воздухе». Но есть в нем что-то от упрямого, немногословного мастерового, знающего свое дело и не склонного к туманному теоретизированию. Недаром столько лет он провел, стоя на опасной верхотуре строительных лесов или занимаясь реставрационными работами соборов московского Кремля.
…Мы сидим в галерее Алины Пинской на Пречистенке, и он с улыбкой протягивает мне ксерокс постановления о лишении его гражданства в августе 1985 года «за совершение действий, не совместимых с принадлежностью к гражданству СССР». Никаких антисоветских заявлений и резких жестов себе не позволял. Хотя доподлинно известно, что первые свои дни на земле Игорь провел в одиночной камере вместе с матерью, осужденной как жена врага народа на 10 лет. А от отца, главреда газеты «Оренбургская коммуна», остались только две черно-белых фотокарточки и мятая справка о реабилитации. Игорь потом их заберет с собой в эмиграцию. Как знать, может быть, редакторский дар, который вдруг проявился у него в «А-Я», от отца? И в Художественное училище им. 1905 года Игоря не приняли все по той же причине неблагонадежного происхождения. Так что ему есть за что быть в вечной обиде на советскую власть.
Но странное дело, нет в Шелковском той ярости и ненависти, которая душила и мучила многих его сверстников-нонконформистов. И водку он никогда не пил в таких количествах, как они. Если только слегка, за компанию. Всю жизнь ему хотелось одного — увидеть мир. И когда такой шанс представился, не стал слишком долго раздумывать. Сел в поезд. Вначале был Цюрих, где он узнал, что его швейцарская жена хочет с ним развестись. Потом Вена, где его ждал приют Толстовского фонда и комната на четверых с удобствами в конце коридора. А потом Париж…
Непьющий, спокойный человек без вредных привычек после многих жизненных перипетий и обломов оказывается на платформе парижского вокзала Garе Du Nord с одним пластиковым чемоданом, чтобы начать новую жизнь и создать эпохальный журнал об искусстве, ставший для своего времени чем-то вроде дягилевского «Мира искусств» или бриковского «ЛЕФА». Конечно, Шелковский был не один. В Москве сложную логистику и организационные вопросы взвалил на себя его тайный соиздатель, фотограф Алик Сидоров (в журнале он значился под псевдонимом «Алексей Алексеев»), а за контакты с ревнивыми и обидчивыми художниками отвечал московский концептуалист Иван Чуйков. «А-Я» — это история на троих.