Урал Бажова
К 145-летию Павла Петровича Бажова
Что известно об Урале и уральцах современным жителям других регионов нашей страны? На уровне самой массовой культуры на ум приходят меткие строки Александра Твардовского «Урал! Опорный край державы, / Ее добытчик и кузнец»; конечно, сказочные залежи уральских руд и самоцветов; «суровые челябинские мужики», совершенно не отягощенные интеллектом ни визуально, ни в разговоре; да еще, пожалуй, мрачная история перевала Дятлова1 и легенды об «уралмашевской» мафии 1990‑х годов.
1 В 1959 году группа туристов под руководством И. Дятлова погибла в окрестностях горы Холатчахль на севере Свердловской области, обстоятельства их смерти до сих пор вызывают споры.
Уже в этом ряду начинает закрадываться ощущение явной неувязки, какой-то двойственности, будто бы умышленно уводящей зрителя / слушателя / читателя от сути. Как же смог столь недалекий, да еще и кровожадный уральский мужик добраться до всех несметных подземных богатств? И не просто добраться, а поставить горнодобывающее дело на поток государственного масштаба. Урал оказался истинной опорой для России как минимум трижды. Во времена Петра I уральское железо обеспечило победу в Северной войне, из этой победы родилась Российская империя. А в 1812 году и в годы Великой Отечественной войны заводы Урала выдержали конкуренцию с промышленностью всей Европы, снабжавшей армии Наполеона и Гитлера. Можно ли поставить под сомнение промышленные достижения уральцев? Не получится. Но и крайнюю суровость их облика не выдумали юмористы 2000‑х годов. Еще А. П. Чехов писал в одном из писем 1890 года: «Здешние люди внушают проезжему нечто вроде ужаса. Скуластые, лобастые, с громадными кулачищами. Родятся на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствуют не акушеры, а механики».
Возможно, стоит брать более «рафинированные» источники, создающие современный культурный образ Рифейских гор? Однако здесь вопросов становится только больше. К примеру, холодный и отстраненный звук песен свердловской рок-группы «Наутилус Помпилиус» внезапно оказывается лучшим саундтреком надрывных и адски кипящих 90‑х. Насквозь карнавальный Коляда-театр, как будто упивающийся собственной аляповатостью и дурными манерами, становится мерилом театральной глубины и искренности. Нашумевшие на всю страну романы Игоря Сахновского («Человек, который знал все»), Ольги Славниковой («2017»), Андрея Ильенкова («Повесть, которая сама себя описывает»), Алексея Сальникова («Петровы в гриппе и вокруг него») удивительно схожи по своей принадлежности к магическому реализму, то есть поражают той простотой и обыденностью, с которой их персонажи-уральцы живут одновременно в мире реальном, подробно и даже дотошно выписанном, и в мире почти сказочном, подчиняющемся только собственным законам. Иными словами, каждый рецензент, критик или исследователь культурной идентичности Урала неизбежно сталкивается с тем, что между хорошо знакомой реальностью (чаще всего очень обманчивой) и авторской фантазией как-то даже обыденно и уютно расположилась некая хтоническая бездна, способная как на самые высокие свершения, так и на самые зловещие преступления.
Откуда же пошла эта традиция, столь властно подчиняющая не одно поколение уральских творцов? А вот здесь ответ вполне однозначный. Практически в готовом виде образ Урала собрал, сформулировал и запустил в свободное обращение Павел Петрович Бажов. Его главная книга, сборник сказов «Малахитовая шкатулка», впервые была издана в 1939 году (автору на тот момент было 60 лет) и сегодня выдержала несколько сотен переизданий, переведена почти на 80 языков. Сказам посвящено множество научных (и не очень научных) исследований: на одну страницу бажовского текста приходится примерно 20 страниц исследовательского текста. Впрочем, начнем по порядку.
Павел Петрович Бажов (1879— 1950) – коренной уралец. Его отец был заводским рабочим, мать плела на дому тонкие кружева. До 10 лет он учился в заводской школе Сысерти, но уже в этом возрасте в нем проявились незаурядная память и чрезвычайный интерес к литературе. В местной библиотеке над мальчиком подшутили, сказав, что выдают томик стихов Пушкина только при условии, что он выучит его наизусть. Бажов это сделал! Впоследствии ветеринар и краевед Н. С. Смородинцев заметил парнишку, «назубок шпарившего Пушкина и Некрасова», и убедил родителей дать ему хорошее образование – отправить на учебу в Екатеринбург. Так 10‑летний Бажов оказывается в городе, в котором проживет почти полвека своей жизни. Позднее Смородинцев будет первым «научным руководителем» Бажова – вероятно, по его предложению будущий писатель занялся архивными изысканиями о бунте Пугачева. Кроме этого, Бажов увлекался сбором фольклора – ездил на лошади или велосипеде по уральским городам и поселкам в поисках своеобразных речений, присказок, присловий, характерных только для уральской устной речи.
В детские годы произошла первая встреча Павла Петровича с яркими носителями заводского фольклора. Алексей Клюква, Николай Мякина и, конечно, Василий Хмелинин – все они жили «в заводе», имели профессии, семьи, но вдобавок любили собрать вокруг себя слушателей и устроить «представление». Клюква и Хмелинин помнили множество сюжетов из заводской истории, которые снабжали фантастическими персонажами и сверхъестественными событиями. Мякина был песенным импровизатором, создававшим «творчество, грубое по замыслу, яркое по обилию образов и тонкое по отделке деталей» («Уральские были»). Вероятно, эстетическое впечатление, которое они производили на маленького Бажова, можно считать отправной точкой в формировании его стиля. Впоследствии Бажов окрестит этот феномен «институтом заводских стариков» и обессмертит их творчество в своей «Малахитовой шкатулке».