Упакованному верить
В Нью-Йорке, не дожив двух недель до 85-летия, скончался Христо — художник, которого весь мир звал по имени, как Леонардо или Рембрандта. Он и правда был одним из главных художников своего времени
Коронавирус не стал причиной смерти Христо, но пандемия испортила ему последние месяцы жизни. Он так и не увидел своей самой главной выставки — ретроспективы в Центре Помпиду. Впрочем, он часто говорил, что ненавидит слово «ретроспектива», ведь художнику нужно идти вперед, без остановок, и, как Орфею, нельзя оглядываться. Он и шел вперед — к своему opus magnum: «Мастаба» из 410 тысяч нефтяных бочек в пустыне возле Абу-Даби должна была стать самой большой в мире скульптурой в общественном пространстве, «Мастабу», спущенную на воду озера Серпентайн в Гайд-парке в 2018-м, можно считать ее скромной репетицией — в лондонской плавучей скульптуре было всего-то 7,5 тысяч бочек. Экспозиция в Центре Помпиду давно смонтирована и стоит пустой в закрытом музее — вернисаж, несомненно, начнется с минуты молчания. Он не сделал свою последнюю, самую главную, триумфальную «упаковку» — к открытию ретроспективы в Париже Христо должен был упаковать Триумфальную арку, о чем мечтал еще в 1960-е, но сначала проект перенесли с весны на осень 2020-го по просьбе орнитологов, поскольку арку облюбовали пустельги и по весне вьют там гнезда, а потом и вовсе отложили до осени 2021-го из-за вируса — в общем, живая и неживая природа оказалась сильнее искусства. Триумфальную арку обещают упаковать осенью будущего года по эскизам Христо — это станет ему лучшим памятником.
Последние десять лет он вновь был просто Христо — в конце 2009-го умерла Жанна-Клод, его жена, сподвижница и соавтор. Правда, бренд Christo And Jeanne-Claude возник лишь в 1994-м, до того их совместная работа подписывалась только его именем. Нет, она, филолог-классик и философ по образованию, разумеется, никогда ничего не рисовала. Рисовал он, учившийся в двух знатнейших академиях художеств — Софийской и Венской. Ее место было в конторе и на стройплощадке: бюджет, дебет-кредит, бизнес-планы, согласования работ, бесконечная переписка с городскими комитетами по благоустройству и природоохранными ведомствами, общественные обсуждения, споры с активистами-экологами, логистика, руководство командами, порой разраставшимися до нескольких тысяч человек — инженеры, альпинисты, монтажники, грузчики, водители и много кто еще. Еще она общалась с музеями, галеристами, кураторами, критиками, прессой, местными сообществами — он толком не одолел французский и плохо говорил по-английски, она, девушка из хорошей семьи и профессиональный филолог, могла объясниться на нескольких языках, растолковывая смысл их простых лишь на первый взгляд — подумаешь, упаковать здание, памятник или целый остров! — затей. Но это вовсе не значит, что он, гений-художник, занимался чистым творчеством, а она, хозяйственная и предприимчивая женщина, жена великого человека — продюсированием и пиар-сопровождением проектов.
Хотя вся ее скучная канцелярия-бухгалтерия и не выставлялась рядом с его волшебными эскизами, фотомонтажами и макетами, в этих вечных бюрократических препонах (на каждый осуществленный замысел приходится по несколько нереализованных) и нехватке финансов (все свои проекты они оплачивали сами, зарабатывая на них продажей эскизов и документации сделанных ранее работ или же беря банковские кредиты под залог своего художнического архива) заключалась часть смысла произведения. С одной, парадной стороны — фантастический, головокружительный, захватывающий дух образ, остраняющий городское или природное пространство, скажем, шеренги деревьев на Елисейских Полях с кронами, укутанными прозрачным полиэтиленом, или обернутый пленкой небоскреб на Таймс-сквер (обе идеи не были воплощены), с другой — бумагооборот, вскрывающий механизмы функционирования системы искусства в общественной системе. Им удавалось соединять поэтичнейший ленд-арт с язвительной институциональной критикой — нечто, казалось бы, совершенно несовместимое, как если бы «архипередвижницкая» «Всюду жизнь» была написана в импрессионистских пятнах «Сада в Монжероне». И еще им, очень быстро завоевавшим внимание Лео Кастелли и других галеристов, вершивших судьбы рынка, удалось обмануть рыночную систему: проект — а стоимость их поздних интервенций в окружающую городскую или природную среду исчислялась в десятках миллионов долларов — они, сами себе заказчики и спонсоры, делали за свои кровные, наслаждаясь полной независимостью, и при этом проект не продавался. Зритель, любовавшийся видами на парижский Новый мост, укутанный золотой полиамидной фатой, или острова в заливе Бискейн возле Майами, окруженные гигантскими воротниками из розовой полиуретановой ткани, получал эти временные образы в свое распоряжение совершенно бесплатно. Эфемерное событие искусства изымалось из товарно-денежного оборота — продавалось лишь то, что было до и после,