Праздник послушания
«Недоросль» как попытка победить простодушием коварство эпохи
«Недоросль» Дениса Фонвизина — один из самых известных текстов русского театра. И один из самых небрежно читаемых. Сам автор приложил к этому недоразумению руку, создав историю, в которой все кажется абсолютно понятным с первого взгляда, а потому не требующим глубокого внимания. Зло и добро в «Недоросле» — непримиримые враги, заранее расставленные на свои места и буквально снабженные указательными табличками. Но эта дидактическая ясность обманчива. У добра и зла в «Недоросле» есть гораздо больше общего, чем можно предположить,— и, как считает Ольга Федянина, гораздо больше, чем казалось автору.
«Недоросль» — пьеса, написанная в согласии с требованиями времени и в полном рассогласовании с его духом. И возможно, именно поэтому — пьеса с парадоксальной судьбой. С одной стороны, это один из немногих краеугольных текстов русского театра. Говоря точнее, это первый выживший текст русского театра. «Недоросль» обладает свойством настоящего театрального текста — способностью меняться во времени. Время его постоянно подгрызает, но никогда не доедает до конца, и в один прекрасный день обстоятельства, казавшиеся безнадежно устаревшими, внезапно становятся пламенно актуальными. В круговороте истории сравнительно быстро погибли драматургические опыты Сумарокова, Тредиаковского, Княжнина — но не погиб «Недоросль».
С другой стороны, бессмертие текста в театре — только полдела. Вторую половину составляет способность периодически отмечаться в истории сценическими триумфами. И вот тут проблема. Пьеса Фонвизина, входящая в школьную программу, имеет практически непрерывную театральную биографию длиною почти в 250 лет, и нет, наверное, в России такого театра, в истории которого не было бы как минимум одного своего «Недоросля». Но найти среди них таких, которые сделали историю современного театра, сложно, в особенности в ХХ веке. В том ряду, в котором есть Чацкий-Юрский, Хлестаков-Гарин, Комиссаржевская-Бесприданница, нет ни Митрофанушек, ни Скотининых. Говорят, Иван Афанасьевич Дмитриевский, первым представивший эту пьесу на русской сцене в 1782 году, очень выразительно играл роль Стародума. Ну... Но вообще-то, судя по письмам и мемуарам, успешнее всего пьесу представлял сам Фонвизин — читая ее вслух во всевозможных благородных столичных обществах, в присутствии даже и членов царской фамилии.
И в эпоху режиссерского театра большого интереса к Фонвизину не возникло, хотя бы даже и как к материалу для радикального переосмысления (таким опытом была на нашей памяти постановка Бориса Юхананова, но это был еще конец ХХ века и дело было в Вильнюсе). В общем и целом современный театр относится к «Недорослю» как к пьесе простенькой, сугубо назидательной — и недаром она так часто отправляется на афиши ТЮЗов. На самом деле она не простая и не сложная, а обманчивая. Вводящая в заблуждение.
Это заблуждение отчасти намеренно, отчасти случайно создано автором, которому выпало родиться, жить и работать в империи. Империя является и соавтором текста, и его главным персонажем — и Фонвизин, не только литератор, но и чиновник, вынужден с этим соавтором считаться. Империю на всем взрослом веку Фонвизина звали Екатерина Вторая.
Его драматичные отношения с нею описаны подробно — лучше всего в книге «Умри, Денис, или Неугодный собеседник императрицы» Станислава Рассадина, по сей день самого увлекательного биографа Фонвизина. Рассадин представляет своего героя в политических, культурных, духовных, бытовых интерьерах екатерининской эпохи, с массой красочных подробностей — его жизнелюбивого характера, его вовсе не аскетичного образа жизни, его дружбы с вельможей-дипломатом Паниным, нелюбви и немилости к нему Екатерины.
Фонвизин, принадлежавший к панинскому кругу реформаторов, стремился всеми своими писаниями способствовать улучшению нравов и приведению политической и общественной жизни в какие-то рациональные, прозрачные рамки. А империя не была ни рациональна, ни прозрачна. Она была переменчива, подвержена перепадам настроений, решительна в своих замыслах и непоследовательна в их исполнении, величественна и мелочна, лицемерна и прямолинейна, часто в одних и тех же делах и по отношению к одним и тем же людям. Ею двигали фаворитизм, подкуп, международные и внутренние интриги и еще десятки мелких и крупных обстоятельств. Это была сложная эпоха — и эпоха чрезвычайно театральных жестов власти.
Ради иллюстрации — одна документальная запись из книги Рассадина, свидетельство финала противостояния Екатерины и Никиты Панина. Панин — вельможа, просветитель и дипломат, автор первого российского конституционного проекта (Фонвизин был соавтором) — личный наставник наследника, будущего Павла Первого. В какой-то момент Екатерина пугается влияния Панина на сына (и сам ее испуг — следствие политических хитросплетений), но это вовсе не значит, что самодержица может убрать неугодного подданного в одночасье. Долгая интрига заканчивается его отставкой и удалением от двора. Скорее всего, Екатерина предпочла бы и вовсе спровадить Панина на тот свет. Однако условия отставки, по письменному свидетельству Фонвизина, выглядят так:
«За оконченное воспитание государя цесаревича, <…> пожаловано графу Никите Ивановичу <...>
- Чин фельдмаршала, и быть ему шефом иностранного департамента.
- Девять тысяч душ крестьян.
- Сто тысяч рублей на заведение дома.
- Ежегодного пенсиона по тридцати тысяч рублей.
- Ежегодного жалованья по четырнадцати тысяч рублей.
- Сервиз в пятьдесят тысяч рублей.
- Дом позволено ему выбрать любой в целом городе и деньги за оный поведено выдать из казны.
- Экипаж и ливрея придворные.
- Провизия и погреб на целый год».
Коварство — слово века. И список этот буквально пропитан коварством, желанием откупиться и унизить одновременно, лишить соперника аргументов, прекратить кривотолки, продемонстрировать великодушие и дать понять, что разговор окончен. Еще раз: это интриганская, драматичная эпоха, эпоха сложных театральных жестов.