Народ и роли
Как советское кино изображало народ
Кинематограф — по своему происхождению массовое искусство; профессионалы снимают его для народа и в нем показывают народ себе самому. Это — начиная с Люмьеров — одна из основ кинематографического удовольствия. Однако сам «народ», кто составляет его и что он собой представляет, всегда остается вопросом. Для родившегося в революцию и по крайней мере поначалу считавшего себя частью строительства коммунизма советского киноискусства этот вопрос стоял особенно остро. Вместе с писателями, партийными идеологами и другими кастами интеллектуалов режиссеры снова и снова изобретали советский народ. Игорь Гулин выбрал десять примечательных фильмов на этом прихотливом пути.
Народ — революционная масса
«Броненосец „Потемкин“» Сергей Эйзенштейн, 1925
Главное произведение киноавангарда 1920-х — также и главный во всем советском искусстве памятник народу как революционной массе. Один из первых титров «Броненосца „Потемкина“» прямо гласит: «Личность, едва успев осознать себя, растворялась в массе. Масса растворялась в порыве». Опыт массы у Эйзенштейна — опыт экстаза, восхитительного, кровавого, опасного и ликующего. Из массы проступают типажи — эксцентричные, часто почти гротескные (вроде интеллигентной дамочки в пенсне, чье окровавленное лицо — один из знаменитых кадров «Потемкина»). Как правило, типажи гибнут, но коллективному организму (или механизму) это не мешает: он катится, бежит и льется дальше — к неизбежному торжеству революции. «Броненосец „Потемкин“» — обрубленная линия. Уже в снятом через два года «Октябре» восстание представлено у Эйзенштейна через серии образов-идеологем. Масса перестает быть полноценным протагонистом истории, каким она физически ощущалась в революционную эпоху.
Народ — революционный герой
«Чапаев» Братья Васильевы, 1934
Для 1930-х «Чапаев» выполняет ту же роль, что «Потемкин» для 1920-х. Это каноническая картина о роли народа в революционной истории. Только фокус смещается с массы на отдельную фигуру. Функция народа — вырастить из себя героя, в пределе — собственного вождя. Лукаво-прищуренный, взбалмошный, не взирающий на чины, требующий надзора со стороны мудрых товарищей из партии, необразованный по интеллигентским меркам, но, без сомнения, гениальный и обреченный на победу в мировом масштабе — именно так выглядит советский народ в воображении раннего соцреализма. Таков комдив Василий Иванович Чапаев. Картина Георгия и Сергея Васильевых (однофамильцев, назвавшихся братьями) фиксирует народного героя на последних этапах становления — на пути к героической смерти и вечной славе. Синхронно снимается множество картин, варьирующих ту же схему (вроде трилогии о Максиме Козинцева и Трауберга), но «Чапаев» дает ее в чистом, беспримесном виде.
Народ — оплот террора
«Крестьяне» Фридрих Эрмлер, 1935
Создатель «Великого гражданина» Фридрих Эрмлер был единственным значительным режиссером, прямо занимавшимся в своих картинах легитимацией Большого террора. Страшно понравившиеся самому Сталину «Крестьяне» сняты немного раньше, но логика террора там уже явлена. Фильм о последних витках классовой борьбы в советской деревне представляет донельзя абсурдный сюжет. Животновод-вредитель решает специально увеличить поголовье свиней, чтобы на них не хватило кормов и так порушилась бы вся гармония колхозного хозяйства, чем и добивается самых ужасных последствий. Бредовость событий не мешает впечатлению. Народ у Эрмлера порождает и сам карает чудовищ, он живет в круговороте мифического насилия и такого же беспощадного пирования (знаменитая сцена, в которой колхозники соревнуются в поедании вареников). В отличие, скажем, от фильмов Пырьева (его эпоха еще не настала), крестьяне Эрмлера обитают не в лубке, а в настоящем кровавом эпосе.