Любовь, смерть и Уэльбек
«Вихрь»: Гаспар Ноэ взрослого человека
Показанный в прошлом году под самый конец Каннского фестиваля, на так называемом полуночном сеансе, «Вихрь» Гаспара Ноэ наконец выходит в России. Ноэ, десятилетиями обличавший инфантильное общество спектакля с позиций трудного подростка, вдруг снял очень зрелое, взрослое кино. Вряд ли в доступной сейчас для отечественного зрителя культурной повестке найдется что-то более своевременное.
«Вихрь» начинается со знаменитой песни Франсуазы Арди «Mon amie la rose». Арди, которую музыкальные критики, украв формулировку Сержа Генсбура, объявили в шестидесятые «самым меланхоличным голосом поколения», поет о скоротечности земного бытия — на примере «цветочка аленького». Его существование ограничено сутками: «Утром я родилась, а к вечеру состарилась, хоть и была невероятно прекрасна».
В сутках 24 часа, но и наша жизнь на самом деле длится не сильно дольше. Не об этом ли годами толковал Ноэ — то из парижского подземного перехода, то с танцпола, то из укромнейшей точки во вселенной, которую вслед за Гюставом Курбе мы поэтично именуем «происхождением мира»? Главный конфликт в творчестве Ноэ всегда разворачивался между жестокостью времени и гордыней человеческой. В «Необратимости», когда-то шокировавшей Канн сценами насилия, а несколько лет назад перемонтированной автором в хронологическом порядке, звучат две противоположные по сути фразы: «Время уничтожает все»