Краткая история немецкого искусства XX века
Часть третья, в которой немецкие художники пытаются справиться с травмой Второй мировой войны
Ханс Хартунг, Рудольф Шварцкоглер, Ансельм Кифер — формально это художники трех разных стран, Франции, Австрии и Германии, но по рождению все они были немцами, и тот, кто бежал от своей немецкости во Францию, и тот, кто родился в Вене после аншлюса. Однако дело не только в гражданстве — каждому из них досталась своя порция немецкой вины и немецкой травмы.
Французские энциклопедии называют его французским художником, иногда прибавляя фразу про немецкое происхождение: он получил французское гражданство в 1946 году — вместе с Военным крестом. Однако французами — согласно словарям и справочникам — становились почти все художники Парижской школы, особенно те, кого ставят в первый ряд. До недавних пор Ханс Хартунг (1904– 1989) в первых рядах не стоял, зато сегодня его считают не просто крупнейшим представителем информель, но одним из тех немногих, возможно, вообще единственным, кто еще в 1920-е предвосхитил живопись жеста — за двадцать лет до Поллока. Впрочем, его принадлежность к Парижской или какой-либо другой школе проблематична — он, несмотря на все уроки, полученные в академиях Лейпцига, Дрездена, Мюнхена и Парижа, был, в сущности, самоучкой. И если верить самому художнику, его система абстракции, основополагающий принцип которой — россыпь длинных штрихов на контрастном фоне, как если бы бумагу или холст отхлестали хлыстом, была изобретена еще в школьные годы, когда его, подростка, занимал образ молнии. Но так или иначе немногочисленные ранние работы Хартунга фиксируют рождение жеста в начале 1920-х годов — на протяжении всей его творческой жизни жест этот мало менялся.
Карьера Хартунга в Париже до войны, при всех его дружеских и семейных (он был женат на дочери Хулио Гонсалеса) связях, не складывалась — ценителей живописи жеста за двадцать лет до Поллока почти не находилось. В середине 1930-х он даже сделал попытку вернуться в Германию, но, оказавшись в гестапо, быстро осознал, что разногласия с режимом у него не только эстетические. В 1939-м Хартунг вступит в Иностранный легион, будет воевать в Северной Африке и на востоке Франции, потеряет ногу — ранение, гангрена, ампутация, нагноение, вторая ампутация, протез и костыли. В 1945-м вернется в Париж героем — героем войны и героем нового, жаждущего обновления искусства, которое вдруг обратит внимание на всех довоенных неудачников вроде Жана Дюбюффе или Жана Фотрие. Переживет и славу, и забвение, и вторую славу — сегодня, когда в академическую моду вошли trauma studies, исследования травмы, жест Хартунга, похожий на удар хлыста и на оставленную им рану, воспринимается в контексте его военного опыта.
Хотя в начале 1920-х, когда этот жест возник, ничто не предвещало такого развития истории и искусства.
Ничто, казалось бы, не предвещало и того, что самое провокационное, революционно агрессивное и хулиганское художественное объединение эпохи 1968 года родится в тихой, провинциальной, погрязшей в вялотекущем модернизме Вене. Здесь неожиданно и таким неприличным образом — с садомазохистскими акциями, сексуально-театральными оргиями и прочими «университетским свинствами» — обнажился конфликт отцов и детей, не только и не столько художественный, сколько политический. По инерции восприятия Рудольфу Шварцкоглеру (1940–1969), одному из четырех главных художников венского акционизма, пришлось разделить с другими участниками группы репутацию мастера радикального перформанса «здесь и сейчас» — этим объясняется и устойчивость