Бесстыдное обаяние идеологии
Как Никита Михалков превратил стереотипы в национальный эпос
Среди больших мастеров советского кинематографа единицы смогли действительно реализовать себя в постсоветскую эпоху — Кира Муратова, Алексей Герман, Никита Михалков. С Муратовой и Германом все ясно — они были гениями, способными работать вопреки и поперек времени. С Михалковым все по-другому. Отчасти его успех — следствие бюрократической, экономической и политической хватки. Но совсем не только. В своих поздних фильмах он нашел язык и позицию, особым, далеко не прямолинейным образом резонировавшую с идеологией новой России.
Никита Михалков советской эпохи был конформистом, но не был конъюнктурщиком. Это принципиально разные роли. Конъюнктурщик, даже самый талантливый, работает на требования идеологии, пытается иллюстрировать текущую повестку; поэтому для имеющих власть он всегда немного обслуживающий персонал. Конформист гораздо хитрее. Он лавирует между лоялизмом и фрондой, он вполне свой и для интеллигенции, и для чиновников, и как свой он не поднимает лишних вопросов. О наличной ситуации он говорит не «так должно быть» или «так не должно быть», а «так получилось». В этом «так получилось» звучит смесь меланхолии, цинизма, самодовольства и легкого надрыва.
Эта смесь — нота всех лучших картин Михалкова: «Своего среди чужих» (1974), «Рабы любви» (1975), «Неоконченной пьесы для механического пианино» (1977) и прочих. Герои этих фильмов — неплохие люди, у которых все как‑то не очень хорошо выходит, самую капельку аморальные, довольно нелепые, очень притягательные, немного с придурью. Такой образ симпатичного неудачника лукавоутешителен. Он представляет комплементарное зеркало для человека, который принял вещи как есть, решил играть по правилам мира. На этом материале можно сделать многое, и советский Михалков успешно путешествовал между жанрами. Чего на нем, казалось бы, не построишь, это национальный эпос. Однако в 1990‑х режиссер поставил себе именно такую задачу.
Самый эстетически совершенный из фильмов, снятых им после распада СССР,— «Сибирский цирюльник» (1998). Во многом это заслуга Павла Лебешева — оператора, работавшего с Михалковым на главных его картинах 1970‑х и 1980‑х. Когда сравниваешь «Цирюльника» с визуальной невнятицей остальных поздних фильмов Михалкова, становится понятно, скольким он Лебешеву обязан. В «Цирюльнике» Лебешев имитирует голливудский большой стиль. Это — интериоризированный русским кино взгляд Другого, подобный взгляду на Россию главной героини, американки Джейн. Что видит этот взгляд? Главным образом стереотипы: медведей с цыганами, кастрюли икры и ожерелья из бубликов, кулачные бои, в которых графы