Валерий Фокин: Театр вписан в контекст времени
Валерий Фокин – режиссер с мировым именем. Он начал ставить спектакли еще в конце 60-х гг. За его плечами 15 лет работы в театре «Современник», руководство Театром им. Ермоловой, создание Центра им. Вс. Мейерхольда и, наконец, 20 лет на посту художественного руководителя Александринского театра. В июле 2024 г. Фокин стал президентом этого театра.
В театре Фокин всегда обращается к самым острым и болезненным темам – как личным, так и общественным. Фокинскую режиссуру отличает емкость сценических метафор, глубина психологического анализа, острота мышления, но самое главное – масштаб выбранной идеи.
В интервью «Ведомостям» режиссер рассказал, зачем ставить библейские тексты, что выбирает сегодняшний зритель и почему важно соизмерять спектакли с тем, «что происходит за окнами».
«Публика в широком смысле слова очень любит, чтобы ее не трогали»
– Как и когда возникла идея ставить Книгу Иова из Ветхого Завета?
– У меня всегда есть несколько таких идей, которые я хотел бы осуществить. Совершенно не обязательно, что это произойдет, иногда все случается только спустя несколько лет. В этой «копилке», кроме «Иова», лежала «Песнь Песней» и история про Иуду из Нового Завета. Мне хотелось сделать трилогию, но по разным причинам не случилось. Когда появилась возможность поставить «Иова», я с удовольствием начал репетировать.
– Понятно, что тема оправдания или не оправдания человеческих страданий – вечная, и все же что именно вам откликнулось в этом тексте?
– Его пронзительность. Как вы верно заметили, вопросы, которые задает человек себе и Богу, – они всегда были, есть и будут. За всю многотысячную историю люди никогда в раю не жили. А потому вопросы наказания, отношений с собой, своими желаниями, мотивами... они живут в нас от рождения, генетически. Я на них тоже реагирую. Другое дело, что нужно было найти форму. Ты можешь хотеть поставить что угодно, но нужно понимать, как поставить. Все-таки библейский текст – непростой материал.
– Какую форму вы выбрали?
– Я убежден, что режиссеру ничего про свой спектакль объяснять не нужно. Скажу только одно: когда у меня возникло ощущение пространства, подчеркиваю – не театрального пространства, все остальное сложилось.
– Пространство действительно уникальное. Спектакль идет в Царском фойе. Вы хотели ставить там спектакль изначально?
– Нет, изначально я думал арендовать какой-нибудь особняк в Питере или Москве. Если поедем на гастроли в столицу, возможно, особняк все-таки случится. Мне было нужно, чтобы это была не театральная территория. Понятно, что никто не делает вид, что это не игра. Это невозможно. Но тем не менее важно, чтобы была эстетическая сшибка между восприятием пространства и тем, что внутри него происходит. В результате я остановился на Царском фойе: по своей архитектуре, антуражу оно подходит.
– Как именно подходит? Как-то помогает?
– Здесь (в Александринском театре. – «Ведомости») многое помогает, если в это верить и отдаваться театру искренне. Здание, намоленное столетиями. Вообще, все старинные театральные здания вступают в свои отношения с текстами, произнесенными с их сцен. Это может быть диалог, а может быть отторжение. Я видел такой спектакль на Основной сцене – это выглядело как два параллельных сюжета. На сцене свое что-то «дуют», а зал холоден и отстранен. А бывает наоборот: ты вступаешь даже в конфликтный диалог, зал чувствует, что с ним разговаривают, и откликается. Первым это открыл Мейерхольд. На своем «Дон Жуане» зажег свет в зрительном зале. Дело не в том, конечно, что он зажег свет, а в том, что понял – с этим зданием и его архитектурой нужно вступать в разговор. И разговаривать с ним художественно.
– И вы, и актеры это делаете. Интересно, что в программке спектакля все, кто над ним работал, обозначены как авторы. Не было обычного распределения ролей?
– Было. Но я не хотел, чтобы было указано, кто кого играет. Я не люблю слова «проба», «эксперимент». Они настолько затасканы сегодня – все кому не лень рассказывают, что они экспериментируют и «лабораторничают». Но «Иов» – это действительно другой театр. И поскольку мы работали одной компанией, значит, и в программке должны быть так указаны.
– Вам важно, чтобы артисты были с вами заодно в смыслах? Или они могут вам оппонировать?
– Оппонировать они могут, ради бога, я готов. Только тогда это должно быть очень убедительно. Такое происходит крайне редко.
– Чтобы никто не спорил, наверное, нужно очень подробно разобрать текст? Сколько длился «застольный период»?
– Скорее, был процесс подготовки – этюдов, упражнений. Вот этим мы занимались. А разбора подробного не было. Здесь он лишний.
– От актеров вы ждете единомыслия. А от публики? Ждете ли вы какой-то определенной реакции?