У меня нет слов
Если ваш ребенок пишет с ошибками, читает с запинками и падает в обморок при мысли, что надо идти в школу, не спешите нанимать репетиторов. Возможно, у него просто дислексия.
«В третьем классе учительница посоветовала родителям перевести меня в спецшколу. Сказала, у меня синдром замедленного развития», — сообщает мне Мария Парфёнова, едва мы усаживаемся за столик на крыше бара «Бардели», в котором дочь журналиста Леонида Парфёнова и кулинара Елены Чекаловой успешно трудится управляющим. Парфёнова-младшая без всяких замедлений развивает связи с общественностью и в модном 15 Kitchen + Bar, а еще владеет тремя языками и легко ведет светские дискуссии об истории. Но Мария — дислектик. Как и каждый десятый человек в мире.
«Даже сегодня мало кто знает о дислексии, а в моем детстве о ней вообще не слышали, — говорит Мария. — В школе меня не считали за человека: «Двадцать две ошибки в диктанте! Ну что с нее взять?» Лишь один преподаватель рискнул предположить, что Маша не просто ленится или отстает в развитии, и посоветовал сменить государственную школу на частную. Родители перевели ее в «Золотое сечение». А потом девочке поставили диагноз «дислексия». Так называется нарушение способности к овладению чтением и письмом при сохранении способности к обучению.
Дислектик воспринимает текст как образы, проще говоря, вместо слов видит картинки. Слова, не вызывающие у него визуальных ассоциаций, он при чтении просто пропускает. Часто к концу предложения, с чтением которого другие дети могут справиться играючи, дислектик обессилевает от нервного напряжения. Пересказать прочитанное ему почти не под силу. А еще дислектики не видят ошибок в написании слов и чисел. Часто такой ребенок меняет буквы или цифры местами: например, решая задачу по арифметике, пишет «5 + 5 = 01» или рисует в прописи «Э» наоборот. Особенно тяжело детям-миллениалам: в эпоху соцсетей граммар-наци подстерегают дислектиков не только на уроках русского, но и в фейсбуке. Мария Парфёнова, к примеру, перестала писать посты с деепричастными оборотами. «Я не умею их согласовывать, — говорит она. — А люди комментируют: «Природа на вас отдохнула!» Подобные странности выводят из себя неподготовленных педагогов и слишком амбициозных родителей. «Мои знакомые с дислексией — сейчас уже успешные взрослые люди — рассказывали, как их отцы в гневе выбивали двери детских, ломали письменные столы. Думали, что ребенок просто ленится, — говорит Мария Пиотровская, учредитель московской Ассоциации родителей и детей с дислексией. — Естественно, те впадали в глубокую депрессию. Педагоги не лучше: пытаясь сделать так, чтобы ученик догнал по показателям остальных, заставляли его читать вслух под секундомер. Для ребенка это колоссальный стресс».
Сама Мария Пиотровская, в прошлом глава совета директоров банка «Ренессанс Кредит», ушла из мира финансов и аудита, когда у ее дочери диагностировали дислексию. Мария попыталась разобраться, что это такое. Оказалось, проще свести дебет с кредитом. В России о дислексии могут со знанием дела рассказать только логопеды и нейропсихологи — узкие специалисты, к которым ходят по направлению. В системе образования и социальной поддержки о дислексии тоже не слышали, на законодательном уровне права дислектиков никак не защищены. Свою ассоциацию Мария открыла в октябре при поддержке Рубена Варданяна и его благотворительного проекта Philin. Инициативу поддержал ГИТИС, поскольку дислексия — нередкий диагноз у людей творческих профессий. И Государственный Эрмитаж, которым руководит отец Марии Михаил Пиотровский. Сейчас в музее готовят программу для школьников, построенную не на заучивании текстов, а на визуальных образах.
«Главная наша задача сейчас — объяснить учителям и родителям: если ребенок получает низкие оценки, это не значит, что он ленится или не хочет учиться, — рассказывает Мария. — Следующая задача — способствовать тому, чтобы изменилась законодательная база. Чтобы перед поступлением в начальную школу и переходом в среднюю обязательно проводили тесты на дислексию. Мы также работаем над тем, чтобы в школе появились педагоги, имеющие сертификат для работы с такими детьми в младших классах, — для начала. Хотя бы один на школу. Диагноз обычно ставится в возрасте от пяти до девяти лет (в Англии диагностику проводят с четырех). Так что чем раньше учителя начнут работать с таким ребенком по особой схеме, тем больше шансов, что он окончит школу отлично, сможет реализоваться в любой профессии, избежав психологических проблем».
«Считается, что дислексия передается по наследству. Но наш опыт показывает, что это не обязательно, — объясняет управляющий директор Lucullus Educational Consultants Инесса Хвостова. — Кстати, выявить дислексию у девочек сложнее, чем у мальчиков: видимо, потому что они успешнее скрывают проблемы с учебой. Оттого раньше считалось, что в группе риска в основном мальчики».
Чтобы требовать изменений российских законов, нужна статистика. Ее, разумеется, нет. «Мы сами ездим по школам, — говорит Мария Пиотровская. — Не только в Москве, но и, например, в Чечне и Ингушетии. В этих регионах тоже много школьников с дислексией, вдобавок обучение идет на двух языках, а это для детей дополнительная нагрузка». Ассоциация разрабатывает методики обучения для детей с разными особенностями восприятия, которую собираются передать Министерству образования. Над ней трудятся светила науки: психолингвист Татьяна Черниговская, нейропсихолог Татьяна Ахутина, вице-президент Ассоциации логопатологов Петербурга Александр Корнев. А еще Пиотровская с коллегами провела бесплатные мастер-классы под названием «Неуспеваемость излечима» в пяти общеобразовательных школах Москвы. Учителя пришли и честно признались: в каждом классе есть неуспевающие ученики с характерными признаками.