Голова из телевизора
На десятом году жизни своего телеканала «Дождь» Наталья Синдеева задумалась, зачем ей все это. Другие главные вопросы бытия татлеровского человека ей задала Ксения Соловьёва.
С «Дождем» в последнее время случилось нечто странное. Есть ощущение, что его перестали замечать. Когда я собиралась на интервью с Наташей, несколько человек спросили меня: «А они до сих пор работают?» Каналу явно не хватает денег. Даже традиционный «День дождения», который в начале 2010‑х с размахом гремел на арене Adrenaline Stadium и завлекал артистами уровня «ДДТ» с «Ленинградом», в этом году переехал в более камерный «Известия Hall», где Надя Оболенцева и Ирина Кудрина танцевали под не самые инстаграмоемкие группы «Моя Мишель» и Brainstorm. Вместе с тем, если отвлечься от песен, плясок и Надиных ног в мини-юбке, на «Дожде» вроде бы все как прежде. Мой партнер по теннису Миша Фишман по-прежнему подводит итоги недели по пятницам, Аня Монгайт по-прежнему меняет прически, «единственный седовласый сотрудник» канала Павел Альбертович Лобков по-прежнему несет бремя новостей.
«Известия Hall» появились не потому, что денег нет, — рассказывает мне сейчас Синдеева в офисе «Дождя» на дизайн-заводе «Флакон». — По настроению хотелось легкости, слоган был «Пляшем». Плюс надо поднакопить силы к десятилетию в следующем году. Хотя недавно я, впервые за все время, спросила себя: «Зачем мне это? Что я от этого хочу? Что будет через пять лет?» Сеанс психоанализа на встрече с коллективом своего телеканала она провела ранней весной. Поставила самой себе срок, за который хочет найти ответы: год, до 27 апреля 2020‑го, это официальный день рождения канала, он же день рождения Шуры, дочери Наташи и ее мужа Александра Винокурова. Как обычно, один не так услышал, второй не так пересказал — и вот уже в телеграме сообщили, что «Дождь» закрывается. «А ведь это совершенно не так, — говорит Синдеева. — Сценарии могут быть самые разные. Я честно обозначила ребятам собственные сомнения. Я точно знаю, что могу держать «Дождь» еще несколько лет. Вопрос: что для меня сегодня действительно важно? Для чего все это? Деньги? Драйв? У меня всегда было и то и другое, и я хочу, чтобы так было и дальше. А если не будет? Мне почти пятьдесят, у меня есть семья, дети… И я, конечно, задаю себе вопрос: туда ли я иду?»
До следующего «Дня дождения» Синдеева обещала самой себе решить две задачи. Сделать так, чтобы выручка начала стабильно расти. И чтобы изменилась интонация. Чтобы «Дождь» снова, как в золотые времена, когда Крым еще не был нашим, а Владимир Путин отчитывался перед Дмитрием Медведевым, стал optimistic channel. В общем, оптимизация по всех смыслах. Куда через пять лет она заведет «Дождь», неизвестно. Про следующую пятилетку вообще ясно лишь одно: если все пойдет по намеченному не Наташей плану, 27 апреля 2024 года президентом все еще будет семидесятилетний Владимир Путин.
Ровно пять лет назад в жизни канала Синдеевой тоже происходили перемены. «Дождю» не продлили договор аренды офиса на «Красном Октябре», того самого, куда в 2011‑м, на волне оттепели, либерализации, создания инновационного центра «Сколково» и отмены перевода часов, приезжал президент Медведев. Находчивый телеканал тогда частично распродал нажитое имущество и придумал, как сказали бы в Москве 2019‑го, иммерсивное шоу: прощальные экскурсии по офису в сопровождении одного из ведущих по цене пятнадцать тысяч рублей с человека.
Следующие полгода «Дождь» транслировал из временного помещения на том же «Октябре», потом пару месяцев выходил в эфир из Наташиной «холостяцкой» квартиры на Садовом, где под гримерную была отдана ванная комната. На «Флакон» переехали только в феврале 2015‑го. «Здесь вообще ничего не было, пустой ангар, — вспоминает Синдеева. — Но через десять дней мы запустили вещание. В течение этих десяти дней мы ежесекундно в прямом эфире показывали, как все преображается. На «Октябре» у нас все было красиво, рассчитано до миллиметра модными архитекторами. А здесь мы придумывали на ходу. Брали, к примеру, стекло и вставляли в имеющийся проем. И знаешь, все идеально вставало — как будто эти стекла были здесь всегда. Нам удалось сохранить концепцию открытой студии. Другое дело, что у нас теперь гораздо меньше места».
На «Флаконе» у гендиректора медиахолдинга «Дождь» нет своего кабинета, только рабочий стол в open space, поэтому для интервью мы прячемся в студии-трансформере, напоминающей закулисье Большого театра. Здесь по очереди снимаются «Как все начиналось» с Михаилом Козыревым, «Синдеева», записываются лекции и концерты. Все декорации подвесные — в нужный момент куда-то уезжают и откуда-то приезжают. По такой же мобильной системе работают американские новостные гранды с неограниченными бюджетами. Синдеева вспоминает: «Я когда приехала в Америку и на все это посмотрела, сказала себе: «Ну ни фига себе, я чувствовала».
Она всегда действовала исходя из собственной интуиции. И когда в 1995‑м с первым мужем Дмитрием Савицким запускала радиостанцию «Серебряный дождь», и когда со вторым мужем Винокуровым делала «Дождь» телевизионный. «Мы всегда говорили о том, что ценно и важно для нас самих. Это определяло и выбор ведущих, и набор программ». На рубеже 2010‑х стратегия «я как мера всех вещей» казалась единственно верной и точной. В прямом эфире канал освещал беспорядки на Манежной, вел репортажи из аэропорта Домодедово после теракта. Михаил Ходорковский, Евгений Чичваркин, Людмила Алексеева и прочие вольнодумцы зачитывали в эфире статьи Конституции. И все вдруг вспомнили, что новости о политике могут быть интересными, а потом — что и политика может быть интересной. Это совпало с митингами на Болотной и «норковой революцией», когда на протесты вышли люди, которым протестовать вроде бы незачем. К концу 2013‑го «Дождь» смотрело около двенадцати миллионов, к 2014‑му предприятие должно было стать операционно прибыльным. Синдееву это невероятно воодушевляло: «Мы ведь не тащили людей за уши, они присоединялись к нашим ценностям».
«Дождь» стал слишком большим, плюс его было невозможно контролировать. И тут, накануне семидесятилетия со дня снятия блокады Ленинграда, в прямом эфире случился опрос: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы спасти сотни тысяч жизней?» Этой сомнительной, скажем честно, затеей воспользовались люди, которым репортажи с Майдана и расследование о дачах чиновников показались чересчур подробными. Жизнь «Дождя» разделилась на «до» и «после» — будто кто-то пришел и вытащил вилку из розетки. Кабельные и спутниковые операторы исключили канал из вещательной сетки. Из-за потери аудитории сбежала реклама. Потом Госдума вообще приняла закон о запрете рекламы на каналах, не имеющих эфирных частот. Начались, конечно, прокурорские проверки, Роскомнадзор написал письмо, от пострадавших посыпались иски о компенсации морального вреда. Наконец, произошло изгнание из краснооктябрьского рая. «Весь этот ад, когда нужно полностью перестроить бизнес, длился почти два года, — вспоминает Синдеева. — Все это время ты будто на войне, в окопе, защищаешься. Главное — выстоять, выдержать. И вот когда мы переехали на «Флакон», перестроили бизнес-модель, когда что-то снова стало получаться, мы вдруг обнаружили удивительную вещь. Примерно так человек возвращается домой после войны и не знает, что ему делать в мирное время. Весь наш мобилизованный, сжатый кулак вдруг развалился от спокойной жизни. Наступила растерянность, мы стали терять людей. Плюс изменились контекст, новостная повестка. С момента присоединения Крыма каждый день полон тревожных новостей. Пенсионная реформа, храм в Екатеринбурге, суперджет. Тут даже я, оптимист до мозга гостей, стала ловить себя на том, что я все время чем-то недовольна. Что у меня интонация обиженного человека, который постоянно обороняется. Наши подписчики тоже стали это замечать. Мне часто пишут: «Ребят, мы перестали вас смотреть, потому что вокруг и так много негатива». И я сказала себе: «Стоп-стоп, это вообще не про тебя. Окей, жизнь