Другая «Слава»
Спектакль «Слава», поставленный Константином Богомоловым по пьесе Виктора Гусева 1936 года, у многих вызвал недоумение. Однако внук драматурга считает, что режиссеру удалось очень точно передать замысел автора.
Нина Петровна, с вами будет говорить товарищ Сталин». Ожидание с телефонной трубкой в руке продолжалось около минуты. А разговор моей бабушки с вождем – всего несколько секунд. Точнее, и разговора-то не было. Только два слова: «Жаль детей». И Сталин повесил трубку. Звонок прозвучал в квартире «писательского дома» в Лаврушинском переулке на следующий день после смерти дедушки. Виктора Гусева не стало 23 января 1944 года. До своего 35-го дня рождения он не дожил неделю. Последней его фразой, обращенной к жене, было: «Береги детей».
В фильме, снятом по гусевской пьесе «Иван Рыбаков», самые запоминающиеся слова произносит прославившийся ролью Чапаева актер Борис Бабочкин: «Сыну смерть отца перенести легче, чем отцу – смерть сына»...
Принято считать, что пьеса «Слава», которая гремела по всему СССР на протяжении десятков лет, это что-то о героизме, цене риска и нравственного выбора в критической ситуации. Вероятно, так и есть. Но, на мой взгляд, она в немалой степени посвящена детям. Вышедшая из-под пера человека, с юных лет имевшего серьезные проблемы со здоровьем и, возможно, рано осознавшего непродолжительность своего жизненного пути. Что и случилось. Безвременная смерть оставила без отца девятилетнего сына и двухлетнюю дочь.
Для меня «береги детей» невольно всплыло в том варианте, который предложил зрителю режиссер Константин Богомолов в спектакле, поставленном летом 2018-го. Кстати, «Слава» в 1936 году обрела жизнь именно здесь, в БДТ. Тогда за три года отгремело двести девять неизменно аншлаговых спектаклей – абсолютный рекорд для ленинградского театра. И вот – удивительно точечное возвращение. Как удивителен и сам факт нового появления «Славы» – в нашей современной жизни, более чем восемьдесят лет спустя.
Стоит ли говорить, что опытный зритель вряд ли ждет от Богомолова классического прочтения. Вот и после первого действия премьеры я из возвышающейся над партером директорской ложи ловил недоуменные взгляды, мол, а где же подтекст или, грубо говоря, фига в кармане? Наверное, режиссер нас просто убаюкивает безусловным следованием «советскому» тексту, а гром грянет после антракта?
Впрочем, были и другие лица. Какие-то просветленные, задумчивые... И слезы. А гром так и не грянул.
Но вот – «фишка». В роли трех сыновей – один актер. И сердце замирает. Ведь это не просто так. Да, по пьесе их трое. Но, как мы теперь уже точно знаем, впереди война. И те самые «Шесть часов вечера после», тоже предсказанные Гусевым, – уже в кино. И словно предвосхищая трагическую неизбежность выходящего за рамки спектакля развития событий, в образе троих появляется только один. Как единственный оставшийся. Выходит за себя, и за старшего брата, и за младшего...