Москва глазами Айрата
Айрат Багаутдинов — историк инженерии, основатель лекционно-экскурсионного проекта «Москва глазами инженера», блестящий знаток Москвы. Ляля Кандаурова встретилась с Айратом за обедом, чтобы проникнуться настроением московского номера, поговорить о родном городе и увидеться с любимым другом.
Когда ты думаешь о Москве что-то хорошее, что ты представляешь?
Теплый день в конце сентября, я гуляю по Нескучному саду, кругом желтые и красные листья.
А как же архитектура?
Нет, чтобы прийти в Нескучный, надо выйти из дома. Это район Шаболовки, который я продолжаю считать своим. Пройти мимо Донского монастыря; возможно, заглянуть туда. В советское время он был музеем архитектуры, и в стены вмонтировали фрагменты разрушенных зданий. Это сюрреалистическая картина, особенно оригинальные мраморные рельефы храма Христа Спасителя. Они же предназначены для того, чтобы находиться на высоте и рассматриваться снизу, а тут прямо рядом с тобой эти гигантские, в два человеческих роста, ветхозаветные пророки и цари. Очень странное и крутое ощущение.
Почему ты любишь Шаболовку?
У меня с ней мистическая история: я переехал туда случайно, было все равно, где снимать. И тут произошла история с защитой Шуховской башни, которую хотел и разобрать. Мы стояли у метро, собирали подписи, раздавали листовки, проводили ежедневные бесплатные экскурсии. Было удобно, что ты выходишь из дома и оказываешься в центре событий. Тогда я подумал: неслучайно, что я сюда переехал. С тех пор я старался жить поблизости. Недавно, к сожалению, перебрался, но я вернусь: я ощущаю себя шаболовским жителем.
Что есть в Москве, чего нет нигде больше?
Если говорить про облик, то это, конечно, уникальная и дикая эклектика. Вот Швивая горка рядом с твоим домом — удивительное место. Ты смотришь на высотку на Котельнической и думаешь: советский Манхэттен. А за ней — Николоямская и Гончарная, узенькие, изогнутые, тут же Афонское подворье и другие старые церкви — стык тектонических плит. Или Пятницкая, где может стоять домик с мезонином XIX века — послепожарный ампир, — потом непременно разрыв, какие-то ворота, тут же доходный дом 1907 года, снова разрыв — и бизнес-центр десятых годов XXI века.
Для Москвы характерно это строительство с разрывами — кругом были палисадники и огороды. Картинки, которую видишь в Париже и Вене, когда дома выстраиваются в линию, у нас нет. Это еще и отсутствие градостроительной политики на протяжении большей части истории, в отличие от того же Парижа, где здания до сих пор обязаны выводиться под единый карниз. Отсутствие этой политики создало тот узнаваемый силуэт, который всегда воображаешь, вспоминая Москву: он похож на кардиограмму здорового человека. Кому-то это не нравится — мол, кошмар, безвкусица, аляповато. Но мне кажется, что большие города — живые организмы, ноо сфера. У них есть некое тотальное сознание, впитавшее множество поколений. Раз городу так было нужно и Москва приняла решение быть именно такой, кто я, чтобы с ней спорить?