Оттепель. Вино. Иосиф Бродский и его окружение
Вместе с музеем «Полторы комнаты» — героем проекта «РБК Визионеры» — размышляем о роли вина в жизни и поэзии Иосифа Бродского, а также о том, как относился к культуре пития советский Ленинград
Иосиф Бродский вино не любил и не пил его, а этого текста могло и не быть. Но, чтобы, несмотря на очевидное противоречие, он появился, мы используем вино и даже Иосифа Бродского, а еще многих других представителей его поколения в качестве призмы, через которую посмотрим на времена хрущевских реформ, на ту контролируемую свободу, которую называют оттепелью, ограничиваясь широкими рамками питейной культуры.
Во время оттепели архетипическим образом стал Эрнест Хемингуэй. Речь идет не только о его произведениях и героях, но и о его духе отрицания помпезности и напыщенности, с которыми ассоциировалось сталинское время. У каждого молодого человека, считающего себя современным, дома висел портрет писателя, созданный канадским мастером фотопортрета Юсуфом Каршем в 1957 году на Кубе. Молодые люди копировали стиль Хемингуэя, среди них был и Иосиф Бродский.
Друг поэта, писатель Яков Гордин, вспоминал, что в начале 1960-х во внешнем облике Бродского «были столь популярные в те годы хемингуэевские мотивы». Да и пили тоже по-хемингуэевски. Писатель и поэт Валерий Попов говорил: «Мы себя не считали алкоголиками, а пили «в контексте великих дел». <...> ...По Хемингуэю». Соломон Волков, беседуя с Иосифом Бродским, думал о том же: «Я помню, что в Ленинграде в шестидесятые годы многие мечтали о стиле жизни а-ля Хемингуэй: подойти к стойке бара и мужественно заказать стопку кальвадоса...» Поэт парировал: «...все это слишком пахло каким-нибудь Александром Грином, его версией, скажем так, «изящной жизни». Повседневный образ жизни горожан менялся, и новые питейные заведения, в том числе бары, становились его частью. Дружеская попойка и искусство пьяного диалога стали характерной чертой хрущевских реформ, писали Петр Вайль и Александр Генис (признан иностранным агентом).
Историк Наталия Лебина в своей книге «Повседневность эпохи космоса и кукурузы: деструкция большого стиля. Ленинград, 1950– 1960-е годы» пишет: «Превращение баров в массовое явление — яркий знак хрущевского времени, свидетельство переноса на советскую почву западных традиций потребления алкоголя». В это время самым доступным напитком сделали шампанское, что, по словам Лебиной, поражало иностранных туристов.
После постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 15 декабря 1958 года «Об усилении борьбы с пьянством и о наведении порядка в торговле крепкими спиртными напитками» игристое вино появилось в магазинах, но советская вариация практически никакого отношения к настоящему шампанскому не имела. «В 56 городских кафе-мороженых, в обиходе называемых мороженицами, начали продавать шампанское стаканами. 150 г мороженого с сиропом и 200 г сладкого шампанского — традиционный джентльменский набор на первом этапе ухаживания за дамой в начале 60-х годов. «Приземление» шампанского — в западной культуре праздничного и торжественного напитка — своеобразная дань тоталитарной традиции пития», — заключает Наталия Лебина.
Поэт и друг Иосифа Бродского Анатолий Найман вспоминал низок «Коньяк — шампанское», находившийся на Невском проспекте недалеко от Малой Садовой. Подавали там полусухое шампанское, грузинский коньяк и главный напиток хрущевского времени — коктейль «Белая ночь». У него было несколько вариаций: № 1, № 2 или № 3 — в зависимости от пропорционального сочетания коньяка и шампанского (50 на 150, 100 на 100, 150 на 50), а подавался коктейль с лимоном в сахарной пудре и шоколадной конфетой.