Посвящено Беатриче

Данте обнаружил, осознал, как мало он знает. Как бы ни был он обязан своим учителям Романо и Брунетто Латини, систематического образования Данте не получил. Никакой светской высшей школы во Флоренции не было, вся учёность, все знания оставались в руках церкви. Но с начала XIII века науками занимались уже не только в католических монастырях, за стенами которых, бежав от грешного мира, замкнулись монахи.
Окончание. Начало см. «Наука и жизнь» № 6, 2025 г.
В 1209 году миссионер Франческо основал в его городе Ассизи новую религиозную общину, подчинённую новым правилам. Его последователи жили в миру, в общении с людьми различных слоёв и состояний (и только ночевали в своей обители). Церковь пап пребывала в роскоши и стяжательстве — Франческо дал обет бедности, а за ним те, кто к нему присоединились. Возвращаясь к истокам христианства, чтобы его обновить, Франческо (понятно, что речь идёт о святом Франциске Ассизском, по-русски так звучит привычнее) и его францисканцы вместо омертвевших, утерявших содержание латинских догм предложили Евангелие Иисуса как взгляд на устройство мира, как нормы поведения, как понятную историю. Дабы соотечественники и современники вняли ему, Франческо даже сочинил молитву на родном умбрийском диалекте, близком к языку флорентийцев.
Тогдашний папа Иннокентий III тотчас, в 1210 году, утвердил Орден меньших братьев, а затем и другие, тоже созданные Франческо и образовавшие единую семью.
В 1216 году тот же папа одобрил специальной буллой ещё и учреждение Ордена проповедников, который годом раньше составил в городе Тулузе испанский каноник Доминго де Гусман. По имени их главы новых братьев во Христе неофициально назвали доминиканцами. Они словом и пером сражались с каждой ересью, любым отклонением от установлений католицизма. Затем, как наиболее сведущие в вопросах и веры, и права, они стали непременными и твёрдыми деятелями узаконенного церковью расследования, то есть инквизиции.
Во Флоренции эпохи Данте оба ордена держали религиозные школы, открытые для свободного посещения: францисканцы — в церкви Санта-Кроче, а их соперники доминиканцы — в Санта-Мария-Новелла. От дома Данте до любой из них, но в разные стороны, 10—15 минут ходьбы. С 1291 года он прилежно посещал как ту, так и другую.
Ещё и не светало, когда брат-францисканец в серой, грубого ворса длинной одежде брал с библиотечной полки фолиант в кожаном переплёте: тяжело ступая, приносил его на стол Данте. В латыни великовозрастный школяр был пока не силён, однако читал до рези в глазах, от недели к неделе всё успешнее справляясь с текстом.

За окном стучали топоры и молотки, визжали пилы, раздавались мужские крики — Санта-Кроче ещё только возводилась. Какой она будет, Данте увидел раньше многих других, так как её деревянная модель в один прекрасный день была водружена на соседний с ним стол. Братья поставили её неровно; наблюдал за ними не по летам франтоватый маэстро Арнольфо ди Камбио, автор проекта. Он выхватил из стопы книгу Лукреция, прочно подложив её под нужный угол макета, исчез. Архитектор без конца торопился. Одновременно он работал над планом нового кафедрального собора, будущей Санта-Мария-дель-Фьоре.
В Санта-Мария-Новелла точно так же шумела и гремела стройка, точно так же на другой скамье библиотеки сидел со своим томом религиозный брат, только в чёрно-белом. Когда, разбрызгивая искры, свеча уже оплывала, он поднимался и строго произносил: «Ну, на сегодня достаточно, мой студиозус. Мне пора в спальню нашей обители. Господь с тобой!»
Назавтра он здесь же, в библиотеке, принимал разношёрстное интеллектуальное общество. Теологи, юристы, философы, проповедники, бывшие миссионеры рассаживались среди книг, прикованных к скамьям цепями, каждый на своё обычное место. Они обменивались мнениями, они громко излагали свои взгляды и гипотезы, они убеждённо жестикулировали; им внимали тихие молодые монахи. Не занятый росписью той или иной церкви, художник Джотто украдкой набрасывал портреты.
Поначалу в этом помещении проводились и совместные занятия, но людей приходило всё больше, и оно стало маловато. Теолог Ремиджо деи Джиролами (сам он учился в парижской Сорбонне) читал лекции уже в трапезной, а то и в спальне обители. Данте отметит его как ещё одного своего учителя.
Чураясь доминиканцев, поэт Гвидо Кавальканти у них в Санта-Мария-Маджоре не показывался. Он предпочитал учёные собрания в Санта-Кроче.
Школы в Санта-Кроче и особенно в Санта-Мария-Новелла почти приравнивали к университету. Почти! Всё-таки до признания считаться университетом они недотягивали. И неуёмный Данте поехал ещё и в Болонью, в тамошнюю Alma Mater, первый университет в Европе.
Слыть во Флоренции синьором просвещённым было очень престижно, но выше ценились те, чей выше оценивался капитал. Во Флоренции, республике торговцев, Данте был коммерсантом никаким и перепоручил вести дела своему младшему брату Франческо. А сам по примеру Брунетто Латини и Фолько Портинари пустился в политику.
В чём в чём, а в политике он разбирался превосходно, в словопрениях на злобу дня чувствовал себя как рыба в воде. При случае он мог бы объяснить кастильцу или фламандцу сложности итальянской политической жизни. А любому обитателю полуострова она была ясна без пояснений.

Италия представляла собой лоскутное одеяло независимых государств, из которых одни управлялись партией гибеллинов, связавших свои чаяния с немецкими императорами Священной римской империи, а потому от императоров всё-таки зависевших; тогда как другие, с гвельфами во главе, опирались на светскую власть римских пап.
В год рождения Данте власть в его городе удерживали в своих руках гибеллины; после очередного и далеко не бескровного переворота в 1266 году её перехватили гвельфы. Государства, которыми управляли партии-конкуренты, свои споры из-за лакомых территорий разрешали силой оружия. В победных битвах против гибеллин-ских Ареццо и Пизы в 1289 году Данте пришлось участвовать. Наряженный в тяжёлую железную кольчугу, со щитом и мечом в руках, он мог наблюдать, как виртуозно колет и рубит его друг Гвидо Кавальканти — он же ничего этого не умел, его спасало только мастерство всадника.
Сражаться-то правительство его послало, но скоро запретило принимать участие в политической жизни по причине его происхождения из когда-то знатной семьи. И всем ему подобным тоже. Их родовые замки давно обратились в развалины либо перешли к иным, счастливо безродным фамилиям, их поместья были проданы или захвачены в кровавой междоусобной борьбе, они сами точно так же жили коммерцией, как их коллеги, не носившие легендарных громких имён. В республике Народа — народа торгового, зажиточного, другого закон не признавал — аристократ, пусть бывший, принадлежащим к народу не считался. Соответствующий ордонанс поражал в правах слишком многих, притом лиц богатых и потому влиятельных, его вынужденно отменили в 1295 году, но с условием, что лишенец вступит в какую-то торговую или ремесленную гильдию. Данте записался в цех врачей и аптекарей, хотя никого не лечил и лекарств никогда не изготовлял. Может быть, его надоумило то, что в Болонье он слушал лекции по медицине. Впрочем, другие флорентийские интеллектуалы избрали то же профессиональное объединение: членство в нём не обязывало ни покупать, ни продавать.
С 1296 года, едва обретя надлежащие права гражданина республики, Данте выступал с речами на партийных собраниях гвельфов. Убеждения личные тут никакой роли не играли, определяющим являлось то, что и его отец, и другие родственники давно взяли сторону гвельфов. То есть — это уж исторически сложилось. Говорил он, как никто, на таком образцовом тосканском наречии, ещё и уместно вставляя обязательные латинские цитаты, что волей-неволей к нему прислушивались.
Его таланты и подготовка были вскоре оценены; как равный с равными, он оказался посреди флорентийских мудрецов, так как занял место на скамьях Совета мудрых. Но речи его, чем дальше, тем больше, вызывали недоумение однопартийцев гвельфов, поскольку он задевал их общего патрона властолюбивого папу Бонифация VIII, политического покровителя независимой республики.
Политику-дебютанту надо было выполнять и обязанности приятные, даже очень. В марте 1296 года город отмечал праздник, крещение всех детей, родившихся за год. Данте, как лицо официальное, явился в баптистерий Сан-Джованни, где тридцать лет назад, почти день в день, крестили его самого. Трезвый разум требовал сознавать, что помнить он того не может, — тем не менее он помнил, что вода в бассейне была тогда ледяная, в мокрой рубашонке он дрожал от холода, когда взяла его на руки красивая мама; прекраснее женщины он никогда не видел. Он прижался к её тёплой груди, она приговаривала: «Дуранте, мой милый Дуранте!» Он норовил схватить её за нос, и она переливчато смеялась...

На глазах у чуткого наблюдателя, члена Совета мудрых, в один момент что-то пошло не так, как нужно. Отвлёкся ли в сторону священник, только один младенец нахлебался воды и стал тонуть. Данте, как был, в длинной до пят тунике, бросился в бассейн, вытащил, положил малыша животом на колено, чтобы изо рта его полилась вода, шлёпал по щекам, пока не раздался громогласный плач. Подбежали родители, юная мать в слезах целовала руки Данте.
На заседаниях мудрейших его карьера не остановилась; напротив, обойдя конкурентов, он в мае 1296 года вошёл в Совет ста, не так высокопарно наименованный, зато куда более значительный в политической системе Флоренции конца XIII века.
За сто лет с 1200 года население города выросло вдвое и составило более 100 000 жителей. Больше народу жило только в Париже, в котором купцы из Флоренции вели выгодную торговлю шерстяными и шёлковыми тканями. В столице французских королей они присутствовали постоянно — как повсюду в Европе. Папа Бонифаций VIII раздражённо отметил, что в природе отныне есть пять основных элементов: воздух, вода, земля, огонь — и флорентийцы. С богатейшей Флоренцией с трудом соперничала разве что Венеция. Деловые люди, коронованные особы, государства рассчитывались флорином, монетой флорентийской.