Пора-пора-порадовались: реальная история создания самого культового советского фильма «Д’Артаньян и три мушкетера»
Мы переворошили архивы Одесской киностудии и взяли интервью у создателей легендарного фильма.
Led Zeppelin гоняли на мотоциклах по коридорам отеля. У Фредди Меркьюри на вечеринках ходили карлики с подносами белого порошка на головах, Motley Crue соревновались, кто больше раз за время турне окажется в одной постели с мамой и дочкой одновременно. Захлебнуться рвотными массами, пережить клиническую смерть, заразиться СПИДом — красота! Умели жить (и особенно умирать) звезды рок-н-ролла! Из уст в уста передаются байки про их загулы, обрастают фантастическими подробностями.
Одно печалит. В отечественной новейшей истории ну совершенно нечем поживиться в плане рок-н-ролльной мифологии. Героической, диссидентской, духовной — пожалуйста. А вот так, чтобы «жечь», как сейчас говорят, — этого нет. Ну кто? Комсомольский актив в обкомовских банях? Жванецкий? Высоцкий? Да, пожили, но все же без огонька, без декадентской выдумки, легенды слагать не о чем. Фольклор безмолвствует. Пустыня. С одним лишь оазисом. Говорят, на съемках «Трех мушкетеров» в 1979 году Боярский со товарищи творили такое! Дескать, свальный грех, криминал, ни единого трезвого кадра, одних детей, мол, потом народилось несколько десятков. Есть фольклор, есть! Слава тебе, господи!
Сейчас участники тех событий постарели на тридцать лет, они уже дедушки, причем изрядно замученные похабными вопросами вроде «Практиковали ли вы групповой секс?» и «Была ли у вас белая горячка в кадре?». Смехов-Атос наотрез отказался обсуждать былое, Боярский и Смирнитский-Портос изъяснялись крайне сдержанно, и общий смысл наших бесед сводился к тому, что джентльмены не занимаются смакованием своих похождений. Зато режиссер Юнгвальд-Хилькевич выпустил книгу «За кадром», в которой живописал мушкетерское закулисье, чем подверг себя критике остальных. «Болтун»!» — так, не сговариваясь, обозвали его Боярский, Смирнитский и Владимир Балон (де Жюссак). Но начнем с начала…
Пробы
Режиссер Юнгвальд-Хилькевич (не имя-отчество, как ты подумал, а фамилия; зовут его Георгий Эмильевич) получил заказ на съемку кинофильма о трех мушкетерах от Госкино в 1978 году. На его счету была культовая авантюрная картина «Опасные гастроли», которой власти не давали большого хода из-за участия в ней Высоцкого и полуголых девочек с канканом.
Так или иначе, опальный режиссер приступил к пробам. На роль Атоса помимо прочих претендовал Василий Ливанов. Он дважды появлялся в Одессе на пробах — по словам режиссера, прекрасных, но безрезультатных. В какой-то момент Ливанов окончательно перевоплотился в Холмса и исчез. После долгих уговоров на роль Атоса согласился Вениамин Смехов, которого Хилькевич приметил на Таганке, когда он играл Воланда.
Кастинг проходил трудно. Смирнитский появился с загипсованной ногой и притом довольно худым по комплекции. Тем не менее он обставил всех своих более упитанных конкурентов. Художник картины Лариса Токарева сшила для Портоса ватный костюм для придания тучности фигуре. «Это было ужасно! — вспоминает актер. — Я чувствовал себя хоккеистом на лошади!»
На роль женщины-ниндзя, леди Винтер, утвердили было Елену Соловей, но она неожиданно обнаружила себя в интересном положении. Режиссер обратился к новой претендентке — Маргарите Тереховой. «Мы надели на нее шифоновую кофточку. Без лифчика. Впервые в истории советского кинематографа в кадре была видна женская грудь не в течение одного стыдливого момента, а практически постоянно». Одновременно режиссер боролся с руководством Госкино, которое настаивало на передаче роли Светлане Пенкиной, и с собственной тягой к выпивке.
Токарева вспоминает: «Хилькевич — это же алкоголик, который на время картины завязал. Была такая история. Я сижу в комнате художников, раздается звонок. У Хилькевича совершенно пьяный голос: «Ты меня слышишь? Купи бутылку коньяку, приходи в гостиницу, зайди вниз, в туалете за веник поставь бутылку, чтобы моя Таня не видела (это была его жена, она была вторым режиссером), и я возьму». Я послала ассистента. На следующий день я увидела Хилькевича часа в два дня. Он, конечно, был с жуткого бодуна, ему было плохо. Я говорю: «Юра! Я не могу понять: мы что, сюда собрались в бирюльки играть? Ты пить будешь?» Он отвечает: «Нет, я завязал». И вы знаете, он всю картину не пил и, сколько мне известно, потом еще лет десять не пил».
Последний запой Хилькевича пришелся на требование Госкино отдать роль Констанции Ирине Алферовой, чью красоту Хилькевич не ценил, а голос и слух презирал. Он был вынужден подчиниться, но лишил Алферову голоса: песни и реплики Констанции были озвучены Анастасией Вертинской. Игорь Костолевский отказался от роли Бэкингема в знак солидарности с несостоявшейся Констанцией — Евгенией Симоновой, поэтому на роль заморского плейбоя был взят Алексей Кузнецов.
Закончились пробы, как положено, дракой в трактире. Рассказывает режиссер:
«Когда пробы были утверждены, все пошли отмечать. Жара стояла дикая, а в кафе была комната, обложенная льдом. Кондиционеров мы тогда еще не знали, это была просто обратная сторона большого морозильника. И мы туда заходили остыть после танцев. Остыл я после очередного па и вышел в зал. Смотрю: Дунаевский стоит, а его какой-то мужик к стене прижал и сует кулак в бок. Оказывается, Дуня пристал к его девушке. Мужик оказался «крутым». Все были, конечно, хорошо разогретые. Я увидел, что моего композитора убивают, и бросился на помощь. Заехал бандиту по зубам. Макс тут же сбежал, а я остался. И тут начали мочалить меня. Их-то двое, а я — один. Одного я ударил, он упал, образовалась легкая свалка. Боли не почувствовал. Потом выяснилось, что три пальца себе сломал. А Мишка за толстым слоем льда сидит себе с девицами и ничего не слышит. И вдруг в тот момент, когда мне в зубы залепили, откуда ни возьмись выскочил Боярский. И враги побежали! Как в фильме. И тут появляется Макс Дунаевский: «Где они? Сейчас я...» Ну прямо Планше из романа Дюма». Боярский сегодня лишь признает, что «какая-то возня возле холодильника была».
Так и запишем.
Съемки во Львове
Третьего апреля начались съемки. Боярский вжился в образ еще до окончания гримировки — ущипнул за попу гримершу, подвивавшую ему усы, и лишился правого уса: пугливая гримерша попросту сожгла его щипцами. Актер придерживается иной версии: «За попу я хватал ее еще до грима! Да и не хватал, а вежливо поглаживал». Пришлось приклеивать искусственный ус, с которым актер и щеголял полфильма.