От «Служебного романа» к героям 1990-х: как в России менялись гендерные стереотипы
Героиня фильма «Москва слезам не верит» руководила заводом, женщина 1990-х стремилась быть домохозяйкой, но обе они признавали главенствующую роль мужчин. Как в советское и постсоветское время менялись стереотипы о «женском предназначении», помог ли силовой капитализм преодолеть кризис маскулинности и почему общество до сих пор толерантно к насилию, рассказывает гендерный социолог Елена Здравомыслова.
Этим интервью мы продолжаем цикл «История русского феминизма». Елена Здравомыслова — профессор факультета социологии и содиректор программы «Гендерные исследования» Европейского университета в Санкт-Петербурге.
— Что представлял из себя советский кризис маскулинности, и как мужчины и государство из него выходили?
— У этого дискурса длинная история, да и сейчас он остается актуальным. Он говорит не только о демографической нехватке мужчин в российском обществе, когда на сколько-то девчонок столько-то ребят, но и символической: общественное чувство, что у нас с мужским полом не все в порядке, отражено в массовой культуре.
Разрыв в продолжительности жизни у мужчин и женщин до сих пор приводят как подтверждение тезиса о нехватке мужчин. Про репрессии и войны говорят как про уничтожение нашего лучшего генофонда. Американская исследовательница Колетт Шульман еще в 1970-е годы писала, что трудности советской модернизации, войны и репрессии унесли лучшую часть мужского населения России. Такое наследие войн и революций всегда сказывается, они вымывают молодых мужчин в репродуктивном активном возрасте.
Но есть не только внешние структурные факторы, есть еще и ответ мужчин на это. Они склонны к саморазрушающим практикам — это норма маскулинности, которую усваивают с раннего детства. Речь сейчас даже не про драки, а про массовое пьянство и алкоголизм. Они увеличивают склонность к рискованному поведению, этакая мужская бравада.
— А как это отражалось в советской в культуре, можете привести пример?
— Например, фильм «Вертикаль» весь завязан на гегемонной концепции маскулинности как достигательной, дружественной, героической. Она ставит мужское тело и сознание в положение риска, который иногда нужно преодолевать. Но если человек не достигает этих желаемых высот, которые предписываются правильному мужчине, тогда он оказывается в категории неудачников. Социолог Ирина Тартаковская писала, что на мужчинах лежит тяжелый груз нормативности и стигматизации в смысле «я неудачник», который тоже приводит к самодеструктивным практикам.
Получался замкнутый круг. У нас есть демографическая картина с цифрами, связанными с продолжительностью жизни, заболеваемостью, численностью мужчин в разных возрастных группах по сравнению с женщинами, и эти показатели подкрепляются символическими аргументами, что даже те мужчины, которые остались, они как бы неудачные мужчины, «слабый пол».
— Вроде бы так принято называть женщин?
— Идею о мужчинах как о слабом поле впервые сформулировал выдающийся советский демограф Борис Урланис в конце 1960-х годов. Урланис считал, что необходима политика, направленная на поддержку здоровья и благополучия мужского населения страны, как есть механизм институциональной поддержки женщин в виде женских консультаций и гинекологических центров. Также он говорил, что женщины как члены семьи, как супруги и матери, должны вносить вклад в улучшение положения мужчин и мальчиков, поддерживать их так, как поддерживают американские домохозяйки своих мужей. Это такой цивилизованный патриархатный аргумент о том, что заботиться должны те, кто лучше всего это делает, кто это умеет и кому в социальной роли предписано заботиться, то есть женщины в семье. Самая известная статья Урланиса так и называлась — «Берегите мужчин».
— Идея Урланиса тоже нашла отражение в культуре?
— Вы помните фильм «Москва слезам не верит» и его главного героя Гошу? Откуда он взялся? Он же настоящий, хороший мужчина, который нам всем нравится. С одной стороны, не номенклатурный, вроде не богатый, но он ровно такой, каким мы представляем себе благородный образ: и защитник, и любящий, и про равенство, но не про власть женщины. При этом, в защиту своей мужественности у него есть аргумент: «Я буду принимать решения просто на том основании, что я мужчина».
— А героя фильма «Служебный роман» Новосельцева мы можем считать культурной моделью?
— Новосельцев — это альтернативная маскулинность. Она не типична, но он встает с колен и требует признания своей позиции, своих прав, своего достоинства. Заодно он стремится защитить [коллегу-женщину]. Это традиция маленького человека, традиция Гоголя и Пушкина. Новосельцев — это новый Акакий Акакиевич. Не тот, который печально закончил свою жизнь, а который смог что-то в новом мире. Хотя, может быть, только потому, что жанр фильма — лирическая комедия.