Мари Фредрикссон, Хелена фон Цвейгберг: «Любовь к жизни». История солистки Roxette
Чистая правда о жизни солистки знаменитой группы Roxette Мари Фредрикссон, умершей в 2019 году. В 2002-м у нее обнаружили опухоль головного мозга. Несмотря на тяжелые последствия лучевой терапии, певица продолжила музыкальную карьеру и вернулась на сцену. Мари Фредрикссон честно рассказала свою биографию журналистке и писательнице Хелене фон Цвейгберг. В итоге у них получилась история о большой любви, бездонной печали, невероятном успехе и реванше, взятом вопреки всем превратностям судьбы. «Сноб» публикует отрывок из книги, вышедшей в издательстве «Городец».
«Меня не узнавали»
Мари о болезни
До июля 2003 года Микке был уверен: я такая же, как раньше, несмотря на болезнь. Но тем летом все изменилось.
Мы ехали в Хальмстад из нашего тогдашнего летнего дома в Хавердале. Микке попросил меня закрыть за собой дверь, а я не могла понять, чего он от меня хочет. Что я должна сделать?
Микке, конечно, решил, что происходит нечто странное. А до меня никак не доходило: что ему надо?
Чуть позже мы приготовили детям хот-доги. И тут я взяла сосиску, полила ее горчицей и кетчупом и только потом попыталась запихнуть ее в булку — как будто забыла, в каком порядке это делается.
В тот вечер я не смогла нормально убрать со стола. Простые вещи, которые каждый из нас делает по тысяче раз, не задумываясь, казались сложнейшей головоломкой. К нам в гости пришли Кларенс и Марика с детьми, а я ходила вокруг них со столовыми приборами, не понимая, куда их положить.
С так называемой операции гамма-ножами прошло полгода.
Поговорив по телефону с онкологом из Каролинской больницы, мы приняли решение отправиться домой. Микке поехал на машине, а мы с детьми — на самолете. Из аэропорта нас должно было забрать заранее заказанное такси. Но когда мы приземлились, я не смогла назвать адрес. Его словно стерли из памяти. Каким-то чудом добраться до дома все же получилось. Помогли дети — да и в компании, где мы бронировали машину, знали наш адрес. Ужасная ситуация. А ведь я даже ее не запомнила! Позже мне рассказал об этом Микке — ему звонили из фирмы, чтобы уточнить кое-какие детали.
Микке связался с моим врачом, и тот объяснил, что после облучения у многих в мозгу появляется отек. В моем случае он начал давить на область мозга, отвечающую за логическое мышление. Если Микке говорил: «Взгляни туда» и указывал куда-то, я смотрела на палец. Если он просил меня спуститься в погреб, принести бутылочку вина и заодно захватить диск, я не могла запомнить все сразу: информации становилось слишком много. Целых три действия, которые мне не удавалось увязать в единое целое: подвал, вино, диск.
Мне выписали кортизон: он должен был уменьшить отек. Доза была максимально дозволенной: тридцать две таблетки в день. Берит — мама Микке — следила, чтобы я не забывала выпить их все. Мое лицо сильно опухло, и я перестала быть похожей на себя. Раньше меня узнавали абсолютно все, теперь — никто.
Можете представить, каково это?
Самое ужасное — даже не то, что меня не узнавали. Куда страшнее то, что во мне не узнавали человека, которым я являлась. Ту, кем я была, в жизни, которой я жила. Каждый взгляд в зеркало повергал меня в шок.
Суета вдруг утихла. Мне звонило все меньше людей, и я чувствовала себя невероятно одиноко. Меня окружала тишина. Раньше я всегда была в гуще событий, теперь же оказалась где-то на периферии.
Я потеряла многих друзей. Они испугались, особенно когда меня так разнесло.
Но были и исключения.
Меня ни на минуту не покидал мой лучший друг Пер Ларссон. Он постоянно интересовался, как я себя чувствую, но при этом вел себя обычным образом, не обращая внимания на мой внешний вид. За это я ему очень признательна.