«Не уверен, что сейчас люди так себя любят»
Об искусстве застоя, шкафах времени и советском опыте постмодернизма
В апреле 2020 года в Третьяковской галерее должна была открыться выставка «Ненавсегда», посвященная советскому искусству эпохи «застоя» (1968–1985). Ее названием стали переиначенные слова антрополога и исследователя советской культуры Алексея Юрчака «Это было навсегда». По понятным причинам выставку отложили на вторую половину года. С середины мая ГТГ запускает онлайн-программы (круглые столы, лекции, конференции в Zoom), посвященные этой теме. Один из кураторов выставки Кирилл Светляков рассказал «Огоньку» о подтекстах будущей экспозиции.
— Самое простое деление искусства «застоя» — на официальное и «другое». Но вы по этому пути не пошли. Почему?
— Дихотомия «официальное — неофициальное» непродуктивна, она не позволяет разглядеть все разнообразие проблем, которые возникали, и процессов, которые происходили в искусстве и обществе.
У выставки «Ненавсегда» было три куратора. Темы экспозиции генерировались из нашего опыта смотрения работ. И если, например, мы видели у Кабакова работу «Вшкафусидящий Примаков» и одновременно у вполне официального режиссера-мультипликатора Андрея Хржановского находили мультфильм «Шкаф», и тема шкафа всплывала еще с десяток раз, различия между официальным и неофициальным искусством уже не казались нам существенными. Художник «застоя» — устойчивый антропологический тип. Вне зависимости от своих политических убеждений все художники транслировали похожее мироощущение, только разными способами: одни — через картины, другие — посредством перформансов.
— И что же было свойственно антропологическому типу 1970–1980-х годов?
— В это время становится несравненно больше личной свободы. Хотя многие со мной спорят, дескать, это в 1960-е свободы было с избытком. Но тогда человек все-таки ощущал себя частью социума, серьезно относился к общественным идеалам, выстраивал личные стратегии, соотносясь с «коллективным телом». В 1970–1980-е общество распадается на малые группы, они были бесконечно разнообразны: религиозные сектанты, меломаны, спортсмены, книголюбы, фарцовщики… Одна из главных тем выставки — малые сообщества.
В 1969 году СССР перешел на пятидневную рабочую неделю, у людей появилось два выходных и короткая пятница. Чем занимается человек, когда ему предоставляют много свободного времени? Советские люди тратили его на потребление, самосовершенствование, коллекционирование. При этом у них было ощущение пустоты.
Пустота — одна из ключевых категорий эпохи. Откуда она? Есть простой ответ: был СССР, и он подавлял. Но в то же время и на Западе мы наблюдаем схожие явления. Идеология в этом раскладе явно не первопричина.
— А что первопричина?
— 1970-е — время постмодернизма. Человек постмодернизма отличается расщепленностью сознания, что было обусловлено развитием медиа. При капитализме вторая реальность создавалась рекламной индустрией, при социализме — пропагандой. На Западе была реклама, в СССР — лозунги.
Постмодернистский человек существует в подвешенном состоянии: у него нет традиционной культуры, большой семьи, каких-то цеховых навыков, которым надо наследовать. Он существует в дискретном, фрагментированном обществе. Он одинокий городской житель, везде — турист, собиратель сувениров. Барахтается в пустоте, придумывает свои идентичности, пытается приобщиться к религии. Легко сойти с ума.
Может быть, в СССР это состояние переживалось острее, потому что мы еще осознавали конечность своего пространства, ограниченного «железным занавесом». Западные люди от ситуации страдали меньше, они к ней относились как к кризисно-рабочей.
— И в чем было спасение?
— Например, в иронии, тоже явлении 1970-х. В 1960-е все были очень серьезными, пафосными, социально ответственными и политически ангажированными. А потом появилась ирония как способ самосохранения. Если не дистанцировался — растворяешься в пустоте.
— Были ли люди, умевшие от всего этого получать удовольствие?
— Советские художники эпохи «застоя» обладали рядом привилегий: не работали каждый день от звонка до звонка, общались, вели разговоры о вечном. В психологическом плане они чувствовали себя комфортно. С одной стороны, было ощущение оторванности от мира. С другой — в таком вакууме легко записать себя в гении, твоя «малая группа» будет тебе аплодировать.