«Не считаю себя селебрити»
Евгений Цыганов может отмечать премьеры едва ли не каждый день. Он только что сыграл в фильме Алексея Учителя «Цой» и у Анны Меликян в сериале «Нежность», который с 12 ноября стартовал в онлайн-кинотеатре Ivi. А ведь есть еще камео в «Грозном», спектакли и даже своя музыкальная группа… О жизни и профессии в эпоху пандемии Евгений Цыганов рассказал корреспонденту «Огонька».
–Каково это — играть в спектаклях, где зал заполнен не более чем наполовину, а то и на четверть, как сейчас требуют?
— Да здорово! Это творческий процесс. Если ты играешь в хорошем спектакле, с хорошими партнерами и если тебе нравится то, чем ты занимаешься, то все в порядке.
— Над чем вы сейчас в театре работаете? Знаю про спектакль «Моцарт. Don Giovanni. Генеральная репетиция» Дмитрия Крымова…
— «Моцарта» мы должны выпустить вес‑ ной. А недавно у меня был спектакль «Пинтер для всех / Легкая боль» Юрия Погребничко в театре «Около дома Станиславского». Кирилл Пирогов поставил спектакль «Чайка», где я играю Тригорина. И еще был «U.F.O.» Ивана Вырыпаева — мы сыграли один спектакль для платформы OKKO, хотели сыграть еще один в Александринке, но он отменился из‑за эпидемии.
— «U.F.O.» репетировался и режиссировался по Zoom. Это ведь совсем не то…
— Что не то? Репетировать с Вырыпаевым — это совсем не то, что репетировать с Крымовым. Репетировать с Крымовым — не то, что с Погребничко. Каждая история ставит тебя в какие‑то новые обстоятельства. Zoom был как раз такими обстоятельствами. Для меня это в некотором роде эксперимент. Мне было интересно. Вы думали, я буду жаловаться, что это тяжело, что я так не привык, что помреж должен чашечку кофе поднести? Вообще, я не люблю разговоры о том, что все стало не так, как прежде. Маски, рассадка на дистанции — это все есть. Но люди остаются людьми, со всеми своими страхами и переживаниями, радостями и надеждами. С этой точки зрения не так уж все радикально изменилось.
— Тогда давайте о сериалах и кино. Ваш новый проект — сериал «Нежность» Анны Меликян. Насколько я знаю, сначала это была короткометражка, которая затем превратилась в большой проект. Насколько это был для вас новый опыт?
— Да, с самого начала это был маленький фильм для благотворительного фестивля Action!. Аня Меликян уговорила меня на один день приехать в Питер и сняться в бессловесной истории. Без денег, потому что благотворительность. А потом Аня мне сказала, что это самый популярный фильм из всех, что она сняла за всю жизнь, по количеству просмотров в интернете. Совершенно оправданно, что она решила развить его в том же жанре и в той же стилистике. Получился замечательный тандем с Викторией Исаковой. Получилось событие. Такое бывает нечасто. Помню, как много лет назад Аня дала мне сценарий «Русалки», и тогда я сразу сказал, что это очень хорошо и я хочу там сниматься. Было понятно, что будет хороший фильм, и он получился хороший. Но в данном случае я не сразу понял, чем все это будет, да и Аня не понимала. У нее и сценария не было, она в двух словах объясняла, что в фильме будет некая Елена Ивановна, которая куда‑то едет. «Золушка» — не «Золушка», под музыку. А в итоге получилась остроумная и в то же время серьезная вещь. Я в восторге от того, что она сняла.
— Как вам работалось с Меликян? Как это происходило: вот вы садитесь, начинаете прорабатывать персонажа…
— Аня относится к режиссерам, у которых есть свое видение. С такими не обязательно тащить историю в сторону своего представления о ней, а можно услышать, что хочет автор. Конечно, всегда можно что‑то предлагать. Что‑то рождается на площадке в виде импровизации, и Аня обычно говорит: «Да, это здорово» и оставляет это в монтаже. Она очень радуется, когда рождается что‑то живое. Так было и в «Про любовь», и здесь. Ну, например, в сценарии было сказано: Елена Ивановна и мужик-мечта, которого я играю, ходят по маковому полю у нее во сне. Мы снимаем в июле. Возникает вопрос: где взять маковое поле? Понятно, что нигде. Тогда мы решаем: пусть это будет березовая роща. Тем более что фильм черно-белый и маковое поле не так уж здорово бы там работало. А березовая роща в таком кино как раз работает круто. Более того, срабатывает память, которая сразу выдает картинки из классики советского кинематографа, начиная с «Иванова детства». И происходящее сразу выходит на новый смысловой уровень. А все потому, что без маков! Это знаки судьбы, как в «Русалке» — билборды с надписями. Мне кажется, она вообще про это снимает кино. Про то, как важно увидеть знаки.
А вот эти разговоры о том, что мы с режиссером вместе садимся и прорабатываем персонажа, это какие‑то представления со стороны. Помню, как пришел к шведскому режиссеру Андерсу Банке, мы снимали «Горячие новости», и долго до него докапывался: ну скажи мне, какой он, мой персонаж? Меня же потом журналист из «Огонька» спросит, надо знать, что отвечать. Андерс долго молчал, а потом ответил медленно: «Ты знаешь… Он смотрит людям в глаза». И все. Это немало, между прочим. А дальше играй как хочешь. Вот как все происходит. У тебя может быть проработано в голове все что угодно. И ты приезжаешь на площадку, а там вместо солнечного дня идет дождь с ледяным снегом, и партнер хромает на две ноги, и все — история о другом. Тебе нужно удержать обстоятельства, увидеть ситуацию, поверить в происходящее, но все это не проработка.